Дмитрий Липскеров - Демоны в раю

Все равно идти было более некуда, и он плюхнулся здесь же, на кули, пахнущие смешением человеческих запахов.

Вэл открыл брошюру и погрузился в почти непонятный ему текст. Неизвестная терминология, казалось, была должна отпугнуть юношу, но произошло ровным счетом обратное, как будто он всю жизнь интуитивно искал эти слова, наполненные каким-то волшебным, магическим свойством. Книженция оказалась написана удивительно простым языком, хотя и изобиловала вкусными непонятностями. Зато какие судьбы она раскрывала, какие стремления, подчас болезненные, описывала, как велики были страдания сердец, приводящие к великому искусству. Отрезанные уши, карлики, женщины без глаз, потоки вина и нищета с блевотиной так впечатлили Рюмина, что он, дочитавши брошюру, принялся перечитывать ее тотчас заново. А когда его глаза опять добежали до финальной строчки, руки вновь перевернули Брушона или Брушена к началу… И так без конца…

А потом явился какой-то жирный боров и принялся бить парня ногами, приговаривая:

— Ах ты, ворюга! Ишь, паразитов развелось!!! Сучонок!..

Жирдяй был обут в казенные башмаки, сделанные так, чтобы их и за десять лет не сносить. Носок правого неуемно бил под ребра, доставая почти до легких, отчего Рюмину стало совсем невозможно дышать, лишь кашель рвал его тело на части. Вместе с тем он удивлялся странной жестокости бьющего, никак не мог ее понять, а потому счел совершенно несправедливой.

Вэл впервые пожалел, что не освоил национальную борьбу, что даже каких-либо мышц не накопил, но он вспомнил, что благодаря провидению и своему отцу являегся обладателем железных зубов. Без тени сомнения он пустил свое единственное оружие в ход — изловчился, поймал ртом избивающий его ботинок, тупой носок, и что было силы сжал зубы, словно тиски.

— А-а-а!!! — услышал он. — Твою-ю-ю ма-а-ать!!!

Жирдяй вопил, казалось, на всю степь, пытался трясти ногой, но Вэл все сильнее стискивал железные зубы и был похож сейчас на боевого пса, сомкнувшего челюсти в мертвой хватке.

— Отпусти-и-и!!! — визжал служитель поезда. — Ах ты, гаденыш!!!

Но истошные крики никак не смущали парня, его зубы продолжали сжиматься, пока Рюмин вдруг не почувствовал, что часть ботинка отделилась от основной и осталась у него во рту. Вместе со вкусом гуталина он различил приторную сладость крови.

— Он откусил мне палец!!! — заорал жирдяй и, за катив глаза, повалился на кули с вонючим бельем.

На крики сбежался разный служивый люд. Через вопли проводников и официанток из вагона-ресторана Вэл понял, что травмировал самого начальника поезда.

Сначала из его рта выковыряли часть ботинка с откушенным пальцем и вернули владельцу, а затем избивали долго и упорно, стараясь выбить железные зубы. Но на то они и железные, чтобы не выбивались. Зато губы пострадали чудовищно.

Вэла Рюмина выкинули из окна купе прямо в степь. Хорошо хоть, что поезд стоял, а то бы жизнь молодого человека на том и закончилась… Но жизнь, ее ветер, напоенный вечным стремлением в никуда, чаще всего на стороне молодых.

Вэл провалялся в пожухлой траве бессознанным неизвестно какое время… Когда он пришел в себя и приподнялся на трясущиеся конечности, поезда не было. Только запах от жизнедеятельности человеческих тел густо стоял над ржавыми рельсами.

Он понял, что толкач все же прибыл и увез поезд в Саратов, оставив его умирать в безжизненной степи.

У него остались совершенно лишние в степи деньги, предусмотрительно зашитые матерью в пояс брюк. В их правом кармане парень обнаружил измятую и окровавленную брошюру про экспрессионистов. В шумящей голове пронеслись образы великих художников, чьи полотна он никогда не видал. Но их необычайные судьбы наполнили его организм огромной силой, он повыше поднял голову и сначала пополз псом-победителем, а затем, перетерпев боль, поднялся с колен во весь рост и зашагал все уверенней и уверенней навстречу своей длинной жизни.

За неделю ему удалось пройти двести километров. Он почти до костей стер ноги, стал худее собственной тени, и когда вошел в маленький городок со странным названием Крыс, то пугал встречных своим видом чрезвычайно. Особенно его железная улыбка, ржавая от еще не отошедших побоев, вывороченные негритянские губы вызывали у горожан чувство потустороннего страха, вдруг выползшего на эту сторону.

Взглянув на свое отражение в витрине, Вэл понял, почему от него отшатывается публика, и первым делом посетил городскую парикмахерскую, где работал частником маленький человек неизвестной национальности с очень длинным и кривым носом, с курчавой шевелюрой на затылке и лысиной на большом морщинистом лбу.