Апостолос Доксиадис - Дядюшка Петрос и проблема Гольдбаха

Вдруг дядя Петрос озарился улыбкой и спросил:

– А ты его знаешь?

– Кого – его?

– Метод Папахристоса для решения дифференциальных уравнений?

Я был захвачен врасплох и ответил, не подумав:

– Нет.

Улыбка погасла.

– Да, я думаю, его уже не читают…

Меня охватила волна возбуждения – это был шанс, которого я ждал. Хотя на самом деле еще в университете мне сообщили, что метод Папахристоса больше не читают (он устарел после изобретения электронных вычислительных машин), я тут же солгал, и с величайшей убедительностью:

– Читают, конечно, дядя! Я просто никогда не слушал ничего дополнительного по дифференциальным уравнениям.

– Возьми-ка бумагу и карандаш, я тебе о нем расскажу!

Я сдержал победный клич. Это было именно то, на что я надеялся, когда убеждал его принять награду: почет может оживить его математическое тщеславие и воскресить интерес к этому искусству, хотя бы такой, чтобы дядю можно было заманить в обсуждение проблемы Гольдбаха и дальше… к настоящей причине, по которой он ее бросил. Лекция о методе Папахристоса – блестящее начало,

Я бросился за бумагой и карандашом, пока он не передумал.

– Тебе придется проявить некоторое терпение, – начал он. – С тех пор много воды утекло. Ну-ка, посмотрим, – заговорил он сам с собой, начиная писать. – Допустим, у нас есть уравнение в частных производных в форме Клеро… ага! Возьмем…

Я почти час следил, как он пишет и объясняет. Хотя полностью проследить нить рассуждений я не мог, я на каждом шаге выражал всевозрастающее восхищение.

– Дядя, это же блестящий результат! – воскликнул я, когда он закончил.

– Чушь, – отмел он в сторону мою похвалу, но я видел, что эта скромность была не до конца искренней. – Расчеты для бакалейной лавки, а не математика!

Настал момент, которого я ждал.

– Так поговори со мной о настоящей математике, дядя Петрос. Расскажи о своей работе над проблемой Гольдбаха!

Он поглядел на меня искоса, хитро, испытующе и одновременно нерешительно. Я задержал дыхание.

– А смею ли я спросить, в чем причина такого интереса, о почти математик?

Ответ у меня был заготовлен заранее, так что я выпалил его с неподдельной страстностью:

– А ты у меня в долгу, дядя! Если не за что другое, то за то мучительное лето, когда мне было шестнадцать и ты меня три месяца заставил биться, пытаясь самому ее решить, барахтаясь в бездне своего невежества!

Он какое-то время это обдумывал, будто не желая сдаваться слишком легко. Когда он улыбнулся, я понял, что победа за мной.

– Что конкретно ты хочешь знать о моей работе над проблемой Гольдбаха?

Я уехал из Экали глубокой ночью, увозя с собой том «Введения в теорию чисел» Харди и Райта. (Дядя сказал, что я должен подготовиться, изучив «некоторые основы».) Не специалисту я должен заметить, что математические книги обычно не читаются как романы – в кровати, в ванне, в мягком кресле или на краешке комода. Здесь «прочесть» – значит понять, а для этого нужны твердая горизонтальная поверхность, карандаш, бумага и время напряженной работы. Поскольку я не собирался начать заниматься теорией чисел в свои почти тридцать, я уделил книге Харди и Райта лишь умеренное внимание («умеренное» в математике означает по любой другой мерке «значительное»), не преследуя цели полностью понять подробности, не поддающиеся при первом чтении. И даже при этом, да еще учитывая, что это не было моим основным занятием, чтение книги заняло почти месяц.

Когда я снова приехал в Экали, дядя Петрос, святая душа, устроил мне экзамен, как школьнику.

– Ты всю книгу прочел?

– Всю.

– Сформулируй теорему Ландау. Я сформулировал.

– Запиши доказательство теоремы Эйлера о j-функции, обобщение малой теоремы Ферма.

Я взял бумагу и карандаш и изложил доказательство, как мог.

– Теперь докажи мне, что у всех нетривиальных нулей дзета-функции вещественная часть равняется 1/2!

Я расхохотался, и он тоже.

– Ну нет, дядя Петрос! Второй раз этот номер не пройдет. С меня хватило, что я три месяца решал проблему Гольдбаха! А гипотезу Римана пусть тебе кто-нибудь другой доказывает!

За следующие два с половиной месяца дядя преподал мне свои «Десять уроков по проблеме Гольдбаха», как он это назвал. Все, что в них было, записано на листах бумаги с указанием даты и времени. Поскольку я уже уверенно шел к достижению своей главной цели (чтобы дядя посмотрел в глаза той причине, по которой бросил свою работу), я решил заодно достичь и цели попутной: тщательно все записывать, чтобы после его смерти написать краткий очерк его одиссеи, пусть это будет даже мелкая сноска в истории математики, но все же воздаяние должного дяде Петросу – пусть, увы, не его окончательному успеху, но зато его острому уму и – что самое главное – его увлеченности и сосредоточенной настойчивости.