Светлана Борминская: Куплю свадебное платье

Нет. Рано поседевшая, с нежным румянцем, подтянутая, как все не очень счастливые бабы (толстеют-то, как известно, от покоя и наличия мужа), она с молодецкой энергией, тряхнув красивой стрижкой, бросилась выдавать дочку замуж, чтобы насладиться воспитанием внуков, и одновременно тянула изо всех сил вялого Антошку на золотую медаль.

Ниночке было тогда двадцать лет, она заканчивала институт, мама работала городским нотариусом, и за ней ухаживал ее непосредственный начальник. Отец в Москве тоже вроде женился и процветал. Эти подробности уже стерлись из памяти за давностью лет.

Обычно в семьях с достатком родители исподволь знакомят своих чад с чадами своего круга. Так заведено.

Общие интересы, схожий быт, традиционный взгляд на людей пожиже как на быдло. Нет, конечно, об этом почти не говорят, но именно «почти». Говорят! Поверьте старой бабке. (Лабрадор задумался, вправе ли он сравнивать себя, то есть собаку, со старой бабкой, решил, что — вполне, и застучал по клавиатуре с удвоенной энергией.)

Как-то так выходит, нет, скорее получается, но в известных и обеспеченных семьях, не важно, Москва это или таежный райцентр, вырастает — урод.

Нет, наружность-то у «урода» очень даже привлекательная: высок, хорош как бог, остроумен, смешлив, образован, но…

Жесток, циничен, хитер, ловок до того, что, пока не погубит половину городка, никто и ухом не ведет, что он — злодей. Полдюжины человек за его «дела» в колониях сроки отбывает, но — никого это не волнует (кроме, конечно, их родителей и невест).

И даже когда через семь лет и три года весь калейдоскоп его преступлений наконец складывается в остросюжетный триллер, то… никого из колоний уже не выпустят. Сажают-то легко, а вот выпустить — выходит, дураки были, что посадили, а у нас дураков, как известно, днем с огнем не сыщешь. Туда — да, а оттуда — нет. Тем более кто-то уже умер, кому-то осталось всего год досидеть, а двое так озлобились, будучи посажены почти безвинными, что выйдут теперь самыми натуральными упырями. Нет, пусть уж лучше там пока побудут, посидят, подумают…

К чему я завел эту песню? (Лабрадор поводил мутными глазами, упал на пол и заснул, а утром проснулся и…)

Хочу досказать.

Энергичная мама таки выдала дочь замуж. Как раз за сына своего начальника. Случилась пышная свадьба. Невеста в белом, жених в черно-белом. Папа невесты приехал из Москвы, весь расфуфыренный и чужой. И хоть подарил дочке жемчуга на ушки, на пальчики и на шейку, но быстро уехал, улыбаясь чужими глазами.

Семью полежаевских антикваров и нотариусов Гильзаби в городе знали. Ниночка Сидорова стала Гильзаби. Удача?!

Муж был постарше Ниночки и уже однажды был женат и даже разведен. Ошибки молодости и неопытного секса, как бубнили сват со сватьей в ухо маме. Ну и что! Какие-то смешные алименты — двадцать пять процентов.

Красота и должность мужа дочери — не последняя в прокуратуре, а также перспективы и волнения, связанные с началом жизни молодой семьи…

Пес задумался.

Так вот, Нина Ивановна ко времени свадьбы окончила институт и ждала ребенка (эти молодые такие торопливые). Ожидалась двойня, но родился все-таки один мальчик — Октябрик, и родился он в октябре…

У мужа были обтекаемое лицо и глаза цвета снисходительности, Ниночка его обожала, как обычно молодые женщины любят своих красивых мужей.

Октябрик был поздний, Ниночка переносила его почти месяц. Он словно не хотел появляться на свет — мальчик-даун.

Пока ребенок мал, такое не очень заметно, и молодая семья просуществовала почти пять лет, потом Гильзаби-муж очень элегантно оставил двадцатипятилетнюю Ниночку и ушел по-английски, не прощаясь. Вечером сказал-проскрипел: «А что же ты хотела, Нина?» Что хотела Нина, раскрывшая было рот, слушать не стал, закрыв ее рот своим. Была ночь любви, а утром Гильзаби-мужа уже не было.

Выяснилось, что в первом браке в свое время тоже родился мальчик и с той же лишней хромосомой, но… все это уже не имело значения. Ведь машины времени тогда еще не было, не то что сейчас.

И именно это — а не разруха собственной семьи — сразило маму Нины Ивановны наповал.

Люди, считающие себя избранными, отчего-то с трудом переносят обман. Обычный-то человек, сталкивающийся с обманом по тридцать раз на дню, почешет щеку, зажмурится, отмахнется и живет себе дальше, только треск идет.

А вот «избранные», у которых все вроде получше, чем у других, словно в отместку имеют некоторую хрупкость в организме, которая у обычных христиан фактически твердая и несгибаемая, как кирза (эта самая «хрупкость»).