Анна Зегерс - Доверие

— Ну, малыш, — так Кастрициус называл Эугена, хотя его старшего брата уже не было в живых, — сейчас такое время, когда надежда может ни с того ни с сего обернуться большой заботой. Итак, что же волнует твоего отца?

— Он никогда не терял надежды вернуть себе то, что ему принадлежит, теперь же, если я вас правильно понимаю, это такая забота, которая оборачивается надеждой, или, наоборот, такая надежда, которая может обернуться заботой, если упустить момент. Он скупает все ценные бумаги восточной зоны, какие ему удается раздобыть.

Кастрициус ворочал языком во рту, ничего не говоря, говорили его глазки: пусть его…

— У него есть договоренность с американцами, американцы, несомненно, вмешаются, если что-нибудь случится, и еще он кучу денег вбухал в собственную осведомительную службу. — Эуген пристально смотрел на старика, чтобы понять, какое действие окажут его слова. Однако Кастрициус только слушал и больше уже не ворочал языком во рту.

— В Редерсгейме есть скромная фирма «Грейбиш». Самостоятельная. Маленькая. Вы понимаете — маленькая, да удаленькая.

Старик кивнул.

— С зятем Грейбиша я одно время учился в гимназии. Мы и теперь иной раз ходим вместе на лыжах. До меня дошли слухи, что они очень охотно делают дела с Востоком. Монтируют разные установки в какой-то дыре за Коссином. Ясно, что мы могли бы спрятаться за спину двух-трех людей, которых этот Грейбиш туда послал…

Кастрициус его перебил. Теперь он был вполне серьезен. Глазки его больше не смеялись.

— Твой отец считает, если я правильно тебя понял, что после смерти Сталина многое, прежде казавшееся незыблемым, стало довольно сомнительным?

— Это звучит, пожалуй, слишком просто. Но можно выразиться и так.

— А почему бы нет?

— Мой отец надеется на то, что американцы учитывают: зона, видит бог, ничего не будет иметь против присоединения к Германии, а если там найдутся дураки, которые начнут ерундить, то американцы им живо мозги вправят с помощью нескольких танков.

— Дураки? Он подразумевает русских, твой отец?

— Ах нет. Он не так-то глуп. Но и его американское бюро считает, что русские совсем не прочь сбросить с плеч хоть одну заботу, а Берия у них теперь большой человек. И то, что он говорит, я имею в виду то, что он говорит по словам американцев, кажется моему отцу благоприятным.

— Как ты сказал? Как зовут этого человека?

— Ну, вы же знаете, кто такой Берия. Дьявол, конечно, но нам-то что за дело? Кроме того, дьявол, как известно, умен.

— Умен? Только потому, что он якобы хочет того, что представляется желательным твоему отцу?

Фрейлейн Гельферих — она принесла разные напитки и закуски — поздоровалась с Эугеном с явной радостью, но коротко, чтобы не помешать разговору. Уходя, она бесшумно закрыла за собой дверь. Оба выбрали себе, кому что нравилось. И в то же время продолжали размышлять.

Кастрициус ел очень много. Потом сказал:

— Твой отец, малыш, о тебе неплохого мнения. Я тоже, откровенно говоря, хотя ваш Отто и был моим зятем. Тебе повезло, ты в своем швейцарском детском пансионе нацизма и не нюхал. Вот почему ты мне больше по душе, чем твой покойный брат. А Отто, как тебе известно, стоял за «Мертвую голову», за убийства. В результате его самого убили, и он сам стал мертвой головой. Прошу прощения, я не знаю, насколько близко ты все это принимаешь к сердцу. Смею тебя заверить, что я не скупаю ценных бумаг восточной зоны. Ох уж эта зона! Этот Коссин, который будет принадлежать тебе, если старый бентгеймовский завод восстанет из пепла! Уж не думаешь ли ты, что американцы из-за этого затеют третью мировую войну?

— Конечно, нет! — воскликнул Эуген. Он ел за обе щеки, хотя и не упускал ни слова. — Но они, несомненно, помогут, если зона захочет.

— А ты думаешь, наши братья на Востоке, если американцы им помогут, захотят вернуться назад, к рейху? А дураки, которые против, так уж испугаются американцев? А русские, ты полагаешь или твой отец полагает, посмотрят на это сквозь пальцы? И этот новый человек в Москве, который, по твоему утверждению, облечен там неограниченной властью, тоже?

— Русским теперь война уже ни к чему.

— Им и та война была ни к чему. Я отнюдь не убежден, что они захотят быть просто наблюдателями. Но не убежден и в обратном. Откровенно тебе скажу, я не очень-то разбираюсь в том, что творится справа на карте. Я имею в виду географическую карту, которая висела передо мной в школе. А как говорится, сомневаешься — так лучше молчи. Боюсь, твоему отцу предстоит разочарование.