Анна Зегерс - Доверие

— Что значит «чем-то большим»?

— Если Эуген от меня не отвяжется, а он хочет меня вопреки воле родителей, ты только представь себе, хочет, какое же было бы невероятное счастье, если бы мы могли к этому отнестись спокойно.

— Кто мы?

— Ты и я, тогда бы мы так и остались, ты и я, остались бы вместе, как теперь. Потому что, откровенно говоря, я вполне могу обойтись без Эугена, а без тебя — нет.

— Старая ведьма, — пробормотал Вольфганг, но не схватил ее за волосы, не стал трясти и выгнать не выгнал.

Когда Эуген Бентгейм сдался и позволил ей поехать вместе с ним на Рейн в его маленьком автомобиле — он сам сидел за рулем, — Хельга решила, что это своего рода свадебное путешествие. Стоял май, но погода была по-апрельски прохладной, когда они приехали на Рейн. То мелкий дождь, то солнце. И огромная, во все небо радуга. Вода в Рейне, к ее разочарованию, оказалась не голубой, не зеленой, а серой, и эта вода равнодушно обмывала отражение наполовину старого, наполовину нового, поднявшегося из развалин города.

Эуген забыл о Хельге, он все время обдумывал, что ему надо спросить у Кастрициуса. Потому что старик хоть и болтлив, но в делах любит краткость и точность. На вопрос Хельги, не надо ли им где-нибудь по дороге поесть, он ответил:

— Позавтракаешь на вилле «Мелани».

Хельга слышала столько разговоров об этой вилле, что она представлялась ей чем-то вроде замка Грааля.

Она испытала второе разочарование, когда Эуген остановил машину на затоптанной лужайке между лодочной пристанью и садовой калиткой и один вышел из машины. Он просунул руку между прутьями решетки, чтобы отодвинуть щеколду. Хельга не видела ничего, кроме этой решетки и части стены за каштанами. Рейн, протекавший рядом, тоже не был виден, только одна моторная лодка и две гребные у мостков.

Эуген вернулся и сообщил:

— Старик уже в Таунусе. Он всегда перебирается туда на лето.

Хельга в третий раз испытала разочарование, но Эуген указал ей на цепь холмов — в дождливую погоду она, казалось, была совсем близко. До лесистых холмов они добрались быстрее, чем она предполагала.

Час спустя она сидела за завтраком в эркере на вилле Таунус. Горничная начала убирать со стола. И предложила Хельге сигареты и иллюстрированные журналы на разных языках. Хельга подумала: видно, она принимает меня за француженку — на мне хорошо сидит костюм. Она прислушалась к голосам в зимнем саду. Там беседовали Кастрициус и Эуген Бентгейм. Но о чем, она не слышала.

Если бы отцу Эугена еще зимой удалось настоять на этом визите — правда, у него не было на то особых оснований, покуда был жив Сталин, — то Эуген, возможно, представил бы Кастрициусу свою спутницу как невесту или будущую жену. Сегодня же он только пробормотал: «Фрау Бютнер». И уже по этому можно было догадаться о его решении, хотя оно вовсе не было заранее обдуманным, просто он привык не соглашаться с отцом. Кастрициус значил для него больше, чем старый Бентгейм.

Когда Эуген представил ему женщину, высокую, широкоплечую, с узкими бедрами и длинными ногами, с прекрасным лицом, Кастрициус на секунду оторопел. Он не рассматривал ее своими маленькими хитрыми глазками, ему достаточно было несколько раз бегло взглянуть на нее, чтобы ее раскусить. В его вежливости сквозило: я не позволю водить меня за нос ни банкирам, ни государственным деятелям, ни красоткам.

В зимнем саду он сказал:

— Очень сожалею, что тебе пришлось сделать такой крюк. Я с внуками предпочитаю жить здесь, на холмах.

Эуген чуть не спросил его: «А моя невестка Нора тоже здесь?» Но счел за благо промолчать, старик, вероятно по той же причине, не упомянул о дочери.

— Не надо говорить так громко, — продолжал он, — я еще хорошо слышу, — и спросил слегка приглушенным голосом, чтобы до женщины, сидевшей в соседней комнате, не донеслось ни звука, не хотел давать ей лишнюю карту в руки: — Итак, что слышно? Твоего отца опять терзают сомнения?

Эуген рассмеялся.

— Вы знаете его, пожалуй, лучше, чем я. — Старик всегда говорил Эугену «ты», а тот ему «вы».

— Наследники никогда особенно не обольщаются насчет своих предков, — сказал Кастрициус, — хотя предки нужны им, чтобы было, что наследовать. Но теперь, после несчастья с Отто, вы, двое Бентгеймов, довольно основательно и не без пользы связаны между собой. Насколько я знаю, твой папа возлагает на своего Эугена большие надежды.

— Разве что в мелочах. Взять, к примеру, последнюю забастовку. Мне удалось его убедить, что не стоит вышвыривать за дверь рабочих представителей, как это делал наш Отто. Я сам подсаживался то к одному, то к другому из них и говорил: «Пожалуйста, изложите мне еще раз все ваши претензии». И внимательно выслушивал всю эту чепуху, которую уже давно знаю наизусть, а потом объявлял, что теперь-то мне наконец все уяснилось. Отцу я постарался растолковать, что даже одна такая предупредительная забастовка обойдется ему дороже, чем небольшая прибавка к заработной плате. Но этим мой отец не слишком озабочен. Главная его забота — это безумные надежды.