Анна Зегерс - Доверие

Янауш, как камень, ничего не чувствовал и потому с достаточной ясностью не почувствовал себя покинутым, оставленным на произвол судьбы.

Только иногда, в столовке, он вдруг вспоминал Роберта Лозе. Хорошо бы рассказать ему все, что случилось. Он ведь и тогда посвятил Роберта в историю с ребенком, то ли это его внук, то ли чужой, поди знай. Роберт Лозе, правда, всегда обрывал его излияния, тем не менее Янауш любил иной раз с ним пооткровенничать.

Теперь Роберт Лозе учил ребят на заводе имени Фите Шульце, далеко от Коссина, чуть ли не у самого Балтийского моря. Так уж устроена жизнь, ни один человек не защищен от того, что другой вдруг возьмет да и уедет.

Янауш, наверно, рассказал бы Роберту Лозе о том, что́ его мучило, хоть немножко бы облегчил свою душу.

Те, кто знал Гербера Петуха только по его рыжей шевелюре и резкому голосу (что и снискало ему эту насмешливую кличку), не мог понять, почему он был в таких хороших отношениях с коллективом. Но Гербер Петух отлично знал, кого куда поставить в своем прокатном цехе. Знал, кого из рабочих отличает присутствие духа, а кто, напротив, легко теряется, знал, что у того вот изобретательный ум — если, конечно, дать ему время на размышления, этот отважен и скор — но только выполняя прямое указание, а тот соединяет в себе все эти качества.

К Хейнцу Кёлеру, несмотря на его разряд, в прокатном относились как к чужаку. В Союзе свободной немецкой молодежи его давно уже считали ненадежным. Те, которые слово «ненадежный» относили только к работе, удивлялись, как это он умудряется хорошо работать, никто ведь этого не ожидал. Томас Хельгер, тот знал, что в голове Хейнца Кёлера бродили кое-какие самобытные мысли, что в его душе жили стремления, пусть несбыточные, знал, что больше всего Хейнц любил учиться.

Гербер, однако, был удивлен, когда, просматривая в отделе кадров списки рабочих прокатного цеха и ремонтной мастерской, ему приданной, прочитал в примечаниях к характеристике Кёлера, что он учится у Ридля, а также на эльбском заводе слушает вечерние лекции по математике профессора Винкельфрида.

Разок-другой Гербер выбрал время, чтобы постоять немножко возле Хейнца Кёлера, будто бы дожидаясь ремонтируемой детали.

— Конечно, нам это пока еще не предписывается, куда там, — сказал он однажды. — Но я на собственный страх и риск отпускаю тебя сегодня, как только ты с этой штукой управишься, чтобы ты мог хорошенько подготовиться к лекции твоего Винкельфрида.

Хейнц в изумлении поднял на него глаза. Здесь редко обходились с ним великодушно, редко кто-нибудь догадывался, что́ для него всего важнее. А Гербер Петух по-прежнему стоял рядом. И наконец спросил без всяких околичностей:

— Скажи-ка, Кёлер, какого черта ты здесь торчишь?

Хейнц, не отрываясь от работы, спокойно сказал то, что уже говорил Томасу Хельгеру:

— А куда мне еще идти? Мы застряли здесь после войны. У меня даже восьмилетнего образования нет.

— Погоди-ка, — прервал его Гербер Петух, — а как же с математикой?

Хейнц горько рассмеялся.

— У меня все не как у людей. Я вот учусь у Ридля, не чаще двух раз в неделю, и все-таки кое-чему научаюсь. Это меня связывает по рукам и ногам.

Для ушей Гербера его фраза звучала странно.

— Рекомендации на заочное обучение или, еще того чище, на рабоче-крестьянский факультет мне, конечно, не видать. Многого мне для этого не хватает. Раньше говорили: закон божий — отлично, устный счет — слабо. Мне сказали: математика — отлично, обществоведение — слабо.

— Стой, стой, голубок, — сказал Гербер, — что раньше говорилось, я не знаю, что сейчас говорят, тоже не знаю, и потом кто говорит-то? Ридль, который два раза в неделю урывает для тебя время? Я, который тебя отпускает пораньше, чтобы ты мог подготовиться?

Все, дышавшее жаром в этом помещении: горячая сталь и маленькое пламя паяльной лампы в руках Хейнца — совместными усилиями скрыли новое выражение, появившееся на его лице. Относительно мягко по сравнению с обычным своим тоном он сказал:

— Ах, Гербер, ты-то ведь другой.

— Возможно, — отвечал Гербер. — Но ведь ко мне и другим все, в конце концов, сводится.

Он оставил Хейнца одного. Созывая людей, Гербер всегда говорил без обиняков. Точно указывал, сколько и в какой срок должно быть сделано начиная от сегодняшнего дня. Объяснял им, что давно обещанный монтаж новой установки будет зависеть от того, какая сумма находится в распоряжении завода. А таковая не в малой мере зависит от прокатчиков, пусть-ка поднажмут, на их долю тоже больше достанется. Говоря откровенно, кое-кто и на кое-каких заводах драпанул бы в такой ситуации, терпения бы не хватило дожидаться, когда получше будет. Но я, Гербер Петух — он назвал себя по прозвищу, — такой уваги братьям за Эльбой не сделаю. Мне и здесь по вкусу.