Анна Зегерс - Доверие

Приятельница его побывала раза два-три в Восточном Берлине, съездила и на Лейпцигскую ярмарку. Но потом сказала Цибулке:

— Дорогой, не сердись, нам было вместе очень хорошо, но я с облегчением вздохнула, снова очутившись в Штеглице.

— А все потому, что здесь ты не работаешь.

По специальности она была интерьеристом, но в последнее время разве что набрасывала эскиз для какой-нибудь приятельницы, да и то редко.

— А мне как раз претит, — живо возразила она, — что у вас я непременно должна работать, да еще, скорей всего, над эскизами, к которым у меня душа не лежит. В Западном Берлине, даже если я ничего не делаю, а только гулять выйду, на людей посмотреть, себя показать, мне уже весело. У вас же просто так не погуляешь.

Цибулка скоро перестал настаивать. Когда он пытался представить себе ее в Коссине, у своих родителей, или среди своих друзей, или, наконец, праздно гуляющей по пустынным улицам, ничего путного из этого представления не получалось. Он привык тайком ездить к ней, с нетерпением ждал радостного возгласа при своем неожиданном появлении. Известное очарование было в том, что здесь, в Коссине, он носил в кармане ключ от штеглицкой квартиры, известное очарование было и в той ревности, которая его порою мучила. Разумеется, она нет-нет да и заводила знакомства! Как же иначе? Но и для нее было известное очарование в том, что друг из восточной зоны, который никогда, никогда ее не покинет, мог неожиданно открыть дверь ее квартиры.

Однако Цибулка не доверял людям, время от времени по каким-либо причинам ездившим в Западный Берлин. Он поставил себе за правило не раскрывать рта, когда при нем случайно затрагивался больной для него вопрос: здесь или там. Не хотел возбуждать ни малейшего подозрения. Не хотел привлекать к себе внимания. Не хотел выделяться. Даже в деле Томаса Хельгера, казалось бы, никакого отношения к нему не имеющем, не хотел привлекать к себе внимания особым мнением, хоть как-то затрагивающим Запад.

Ридль вдруг вспомнил, что забыл попрощаться с Томасом. Добрых вестей для парня у него не было, но Томас и не ждал ничего доброго. Он только спросил, можно ли ему будет, как до сих пор, приходить по вечерам, если возникнут затруднения в учебе.

— Понятно, — сказал Ридль, — теперь тем более.

Но Томас высказал еще опасение, что ему не разрешат уходить на несколько минут раньше, чтобы поспеть на занятия к профессору Винкельфриду.

Ридль обещал так или иначе это уладить, хотя в глубине души не был уверен, легко ли ему будет сдержать обещание. Он настойчиво внушал Томасу, что теперь ему надо использовать каждую минуту для занятий и приложить все силы, чтобы заочно, пусть за более длительный срок пройти тот же курс.

Он, Ридль, станет помогать ему сколько сможет. Не напоминая Томасу больше о причине всех его бед, Ридль, улыбаясь, добавил:

— Уж вдвоем-то мы справимся.

Возвращаясь домой, Томас размышлял над необъяснимым явлением: на его жизненном пути встречаются люди, которые дают ему остро почувствовать, если он хоть разок оступится, к примеру Меезеберг, но встречаются и другие, которые хотят ему добра, только добра: Вальдштейн, Рихард Хаген, Ридль. Как же так случилось, что суровые и непримиримые получили столько власти?

Ульшпергер до самой ночи пробыл в комендатуре. Потом Кожевников увез его к себе. Он был его другом до войны и во время войны, остался другом и после войны. Ульшпергер лишь позднее узнал, как часто, когда и где ручался за него Кожевников в те времена, когда доверие означало жизнь, а недоверие было равносильно смерти.

Ульшпергер еще раз перевел Кожевникову текст радиопередачи с Запада. Затем пересказал отчет молодого Фирлапа о командировке. Несколько лет назад тот вместе с инженером Ридлем впервые ездил на Запад, теперь его одного послали заключать ответственные соглашения. Все это время он много учился, занимался не только экономикой, он стал бегло говорить по-английски, приобрел хорошие манеры, наблюдательный от природы, он все подмечал. Во время последней поездки ему бросилось в глаза, что курс восточной марки поднялся и ее весьма охотно покупают из-под полы.

Ульшпергер также показал Кожевникову наиболее интересные места в статьях западных газет, привезенных Фирлапом.

Когда они расстались, была еще ночь. Но рассвет уже притаился за горизонтом. Тьма недолго могла продержаться.