Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

У моего визави было время для размышлений о жизни. Он решил: когда выйду на волю, на работу больше не пойду, да еще дома выгляну за дверь квартиры, прежде чем пернуть; но от забав не откажусь; если жене нравится, мне нравится и другу нравится, четвертому нечего вмешиваться в наши дела. У него сильнее всего подходило, когда он видел, как другой надраивает его жену. И еще веселье, если избранник пока не догадывается, что будет, — тогда этот возбуждает его, демонстрируя жену по частям. Когда они путешествовали по Италии, он купил лифтера — третьим. Он дурманил меня приторными хвалебными речами о чарах жены (это ему было нужно для вечернего онанизма); при этом он не становился пошлым, он рассказывал о переменах в ее лице во время всей игры, о том, что в начале при легком обнажении она всегда заливается румянцем, потом лицо ее немного напрягается и багровеет, а в глазах появляется блеск полузатушенного угля, тот устало-живой отблеск сумасшествия, — всего этого в ней больше нет, если она с мужчиной, с которым уже однажды спала. И тогда и у него появляется ощущение, будто ее у него еще никогда не было, он начинает смотреть на нее и испытывать чувства и фантазии, как в первый раз. Все его теории о войнах из-за ревности — прояснились.

Мне тоже припомнилось одно происшествие, во время которого у меня появились какие-то смутные ощущения. Мы развлекались у одной знакомой супружеской пары, в конце мы остались втроем, потом муж стал дремать и ушел спать в соседнюю комнату, а жена мне все подливала; она была очень приветливой, и я ее на диване хорошенько отделал. Поскольку позже я еще не раз слышал о таких делах… конечно, чертяка смотрел в замочную скважину… если у него не было еще лучшего наблюдательного пункта.

Когда мы, два шестнадцатилетних школьника, по-скаутски пешком шли на море, переночевали у лесника. Тот напился и раздел молодую красивую жену перед нами.

У эскимосов считается гостеприимным предложить гостю свою жену. У мормонов у нескольких мужчин была одна женщина, разумеется, из-за нехватки.

Черт, ведь много этого в мире, этой «борьбы против ревности». Иногда прелесть в том, что мужчина раздевает женщину перед другой женщиной, но это возбуждает только, если хотя бы одна из двух тоже возбуждена. А как быть с тем гомосексуалом, демонстрировавшим на члене акт обнаженной женщины?

Подростком я был на каникулах на острове в Далмации. Мы купались в окруженном лесом заливе с песчаным дном и прозрачной зелено-голубой водой. Там был один парень немного постарше, ему было уже около шестнадцати лет, который выбрал меня как компаньона для игр и доверенное лицо. Тайно он водил меня через рощу, чтобы мы могли сзади подобраться к женскому туалету. К деревянной стене был прикреплен большой кусок ткани от козырька крыши. Мы лезли под него, там была дырка в стене — рядом еще одна. Туалет был зажат в ряду кабинок. Когда приближалась женщина, мы, затаившись, смотрели, как она снимала купальник или спускала его вниз и оправлялась по-своему. Мы смотрели на толстых и тонких, старых и молодых; особую радость ему доставляла высокая, с вполне округлыми формами и русыми волосами, про которую он знал, что она «приходит около одиннадцати каждый день». Сначала все это вместе взятое мне казалось таким смешным, что я едва сдерживал смех. Однажды я чуть было не фыркнул вслух, если бы тот не зажал мне рот. Он воспринимал все это ссанье, сранье и пердеж абсолютно серьезно. Неожиданно я заметил, как он стянул свои плавки и, глядя на все это, онанирует. Он знал, что я наблюдаю за ним, но это будто приводило его в еще большее возбуждение. Когда однажды я не захотел с игры в мяч уйти с ним на представление, он разозлился и был очень обижен в тот день. Зачем я ему был нужен? Практически — он тоже раздевал своих женщин передо мной.

Об оргиях в больших компаниях я тоже размышлял. Не лежит ли в основе скрытое гомосексуальное удовлетворение, хотя иногда абсолютно подсознательное?

Я должен был идти на рапорт к начальнику тюрьмы, поскольку надзиратель доложил о несоблюдении мною дисциплины во время прогулки.

Мы собирали рядом со стеной первые искривленные одуванчики, чтобы, вернувшись в камеру, с лимоном и жиром сделать салат. Я отказывался выбросить эти собранные одуванчики. Бунт есть бунт, маленький или большой, повод не важен. Я вошел в большую комнату, где за столом сидел маленький человек с ничего не выражающим лицом, надзиратель вышел и закрыл за собой дверь. Я медленно направился к столу, но тот на вид едва приметный человек за столом рассвирепел. С побагровевшим лицом он начал кричать: