Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

Позитивные вещи я узнал, собственно, только о швейцарских и шведских тюрьмах. Над швейцарскими расследованиями мы — в той атмосфере ужаса — могли от души посмеяться и почувствовать тоску по тому ухоженному зданию, в котором у подозреваемого комната, прекрасно оснащенная, он получает еду à la carte (если у него есть деньги) и выходит посидеть на солнце на скамеечке перед зданием. Если я пропустил французов, то не из-за моих симпатий к Вийону или даже к Французской революции, наоборот — потому что есть уже много книг о Французской Гвиане (Чертовых островах). Мне жаль, что я ничего не узнал о португальских методах, которые, как говорят, еще хуже, чем испанские.

Если в какой-то цивилизации весь мир находится в когтях полицейских зверей, которым доверена охрана закона, — этот общественный «порядок» достоин презрения. Меня никогда не задевало, если жандарм с садистскими наклонностями говорил мне «ученая бестолочь», я и вправду ученый, а доказательством тому, что я бестолочь, является то, что достойные люди не попадают на столько лет в тюрьму. И при всех разговорах о человеке с большой буквы и о социалистическом гуманизме — подобные методы характерны для двойной морали предателей. Касаясь истории наших тюрем и описывая лагеря для информбюроевцев, я должен буду вернуться к этому, хотя очень тяжело достоверно описывать события и состояния, которых человек не пережил сам.

Следствие догадалось, что, по всей видимости, я переправил из тюрьмы гораздо больше материалов, чем они поначалу предполагали. Было установлено, что я — находясь под арестом — организовал настоящие вечера с чтением своих записок и стихов из застенков. У целого ряда людей в течение нескольких месяцев были проблемы. Позже я и сам исследовал это дело, но не мог допустить, чтобы об этих чтениях в полицию заявил кто-то из участников. Все указывает на то, что некто рассказал другу, а тот, видимо из лучших побуждений, рассказал другому — и где-то мы наступили на мину.

Однако надо продвигаться вперед. Как-то в партизанах мы отправились вдвоем в дозор; шли мы как раз посреди дороги, засыпанной щебнем. Вдруг кто-то с холма закричал на нас — это был караульный, отошедший в кусты по большой нужде. На дороге противотанковые мины! И обычные тоже (противотанковые срабатывают при большем давлении, а обычные «с полпинка»)! Хорошо, а где они? Караульный не знал. Только кричал: «Не знаю. Я только пришел. Никто из наших не ходит по дороге! Не двигаться!» — «Ладно — а когда придет кто-нибудь, кто будет знать, где мины?» Караульный не знал. Он на посту до полуночи, потом придет другой, который, скорее всего, тоже будет знать не больше. Черт, стоять так целый день мы тоже не можем. Через какое-то время я пошел к краю дороги, второй за мною след в след — и ничего не произошло, только нам тоже приспичило по-большому.

Так и в тюрьме — повсюду расставлены невидимые мины. Глупее, кажется, не может быть, если ты наверняка знаешь, что разговариваешь с провокатором, и даешь ему именно такие сведения, которые он хотел бы сообщить администрации и вышестоящим, — но он изменяет их содержание и форму по-своему, добавляет или пропускает существенные вещи — и уже в таком виде передает дальше, чтобы его налогоплательщики верили, какой он сметливый.

Это произошло и с моими арестантскими сочинениями. Я сказал, что готовлю кое-что для администрации, а один тип передал наверх, дескать, что я пишу против администрации.

Ну, меня снова переместили, и я оказался в общей амбулаторной палате тюрьмы на севере.

Режим немного ослабил вожжи, возможно еще и потому, что из-за моей контрабанды рукописей не разразилось ни одного скандала. Если бы они смогли заполучить все, что я написал, даже то, что в тот момент было для них недоступно, они бы поняли — бояться нечего, — хотя я тогда наивно полагал, что тоже закопал где-то свою мину, которая рванет в случае моей смерти в этих застенках.

Сейчас я знаю, как чудовищно мало мир обращает внимание на «тяготы Петрушкиной мамы». Каждый думает: Jебе се мени, што Маджарска мора нема [51] …мне, что у Венгрии нет моря (серб.-хорв.). . Мир хочет развлечений, удовлетворения любопытства, секса и страшилок, будоражащих нервы. И чертовски мало его трогает то — что я, например, описал в своих гениальных записках, — как какая-то полиция на краю света, скажем на Балканах, пытается разрушить семью какого-то заключенного и, чтобы иметь на него рычаги воздействия, отдалить от него жену и детей. Шелуха!