Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

Любой пафос и любая сентиментальность в тюрьме считаются нарушением арестантского бонтона. Кто этому не научится в тюремной начальной школе, вскоре получит «неудовлетворительную оценку».

В то время для топки печи в мастерских использовали запас запрещенных книг, которые были забраны из старой тюремной библиотеки. (Отбор производил учитель, который после войны был ревностным партийцем, покуда жена не донесла о какой-то его деятельности во время оккупации. Однако и под арестом он разыгрывал из себя «передовую личность». Он даже отобрал первое у нас издание Гомера, «Илиаду», потому что там сзади был — список богов.) Я предпринял меры, чтобы самые интересные книги в печь попадали через нашу камеру.

Так что у меня была возможность просмотреть целый метр избранных сочинений Фомы Аквинского, о чем я и сегодня не жалею. Я изучал заголовки и не нашел почти ни одной области человеческой жизнедеятельности, которой бы труд не затрагивал. В гости ко мне приходили древние философы, Платон пришел целиком. Пришла «Утопия» Томаса Мора на немецком. Этот наш удивительный коллега-арестант, которого бог Генрих VIII велел уничтожить, был причислен к лику святых спустя несколько столетий — причисляли его те, кто в его время (или чуть раньше) подвергали гонениям любого мыслящего человека. Я никогда не узнаю, как среди этих книг очутилась «The Sense of Beauty» [40] «Чувство прекрасного» (англ.). Джорджа Сантаяны или же какая-нибудь превосходная хрестоматия китайских философов. Я удивлялся их древней мудрости. Хань Юй, например, говорит, что человеческая натура дана от рождения, но темперамент появляется под влиянием внешних обстоятельств. Он различает три категории людей по темпераменту: у людей высшей категории все основные элементы (радость, злость, боль, страх, любовь, вражда, желание) присутствуют соразмерно. У людей средней категории чего-то слишком много, а чего-то слишком мало — но они пытаются привести элементы к гармонии. Однако людей из низшей группы не заботят их чрезмерности и недостатки, напротив — они оставляют свой темперамент как простую данность. Для Мэн-цзы человеческая природа преимущественно добра. Для Сюнь-цзы — преимущественно зла. Для Чжуан-цзы — это смесь доброго и злого. Со всем уважением я провожал прославленных мужей, своим жаром гревших тюремные мастерские, варивших кофе и иногда даже жаривших сало. Ушел Аристотель, пришел и ушел Кант, а также и Рене Декарт. Да энциклопедия старой Австрии с цветными иллюстрациями, какие-то учебники по медицине. «Кандид» Вольтера. Также я вновь встретил Мориса Метерлинка, я видел, что в специфической тюремной атмосфере и книги, прочитанные мною на свободе, начинают говорить на новом языке.

«Чем ближе улей клонится к упадку, тем больше он производит трутней», — читал я совершенно по-новому в «Жизни пчел».

«Смерть, кладущая свой таинственный предел ненависти всех живых существ».

Сэр Джон Лаббок описывает в «Ants, Bees and Wasps» [41] «Муравьи, пчелы и осы» (англ.). опыт с мухами и пчелами в стеклянной бутылке с дном, повернутым к свету: мухи убегают, а пчелы погибают под лучами.

На высшей ступени тюремного обучения легко возникают ассоциации с разными типами людей.

«Пчелы, как люди. Длительное несчастье и разочарование сводят их с ума и портят нрав».

Мне попадались и исторические книги. Я понял, что это не только книги из старой тюрьмы, но и те, что были изъяты позже. Иначе бы я не получил Джузеппе Унгаретти «Vita d’un uomo — Il Dolore» [42] «Жизнь человека — Боль» (ит.). , ведь книжечка вышла уже после войны — я читал:

«Прекратите уже убивать мертвых…»

Книгу я стащил, чтобы писать в ней; кое-где на целой странице было напечатано всего по три строфы.

Той зимой я читал от заката до заката. И писал. Обо всем подряд — но вместе с тем упорядоченно. Шекспир со своей аристократической этикой и «шекспировской вечной мудростью» мне был скучен, веселил меня Лесаж (Жиль Блас), который о каких-то актерах замечает, что те играли недостаточно хорошо или недостаточно плохо, чтоб позабавить.

Потом все три мужа сгорели. Один несчастный заключенный сказал: «Только вода у меня еще не погорела».

На прогулки в то время я ходил с грабителем, казавшимся мне интересным актером. Он вылетел из мастерской, потому что к светлой пряжке подвел электричество, зная, что надзиратель Белач каждую светлую вещицу берет в руки. Если его спрашивали, за что сидит, он отвечал: «За то, что меня поймали». — «И сколько лет получил?» — «До побега!»