Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма

И ошиблись. Кражи возобновились. Бесследно исчезли торт «Птичье молоко» композитора-песенника Старуханяна и головка настоящего «рокфора», привезенная поклонниками прямо из Парижа русской народной певице Воронковой, любимой ученице Руслановой. Вскоре Проценко снова задержали у холодильников - когда он пытался унести завернутого в фольгу свежезапеченого карпа, который принадлежал архитектору Пустохину, когда-то придумавшему совмещенные санузлы для хрущевок и получившему в награду за это особняк в знаменитом поселке возле метро «Сокол». Особняк уже при капитализме проиграл в карты непутевый внук зодчего. Застигнутого Георгия Кирилловича страшно корили, стыдили, ругали. Он плакал, божился, умолял о прощении.

В следующий раз, когда маститый похититель пытался украсть трехлитровую банку свежей красной икры, купленную насельниками в складчину у заезжего производителя, Проценко отхлестали по щекам. «Непревзойденный Тартюф», пав на колени, поклялся памятью покойной жены и безвременно умершей дочери впредь близко не подходить к чужому питанию, мужественно довольствуясь тем, что дают в столовой. Все вроде бы успокоились. Но через неделю сразу несколько ветеранов обнаружили чудовищную недостачу. А у великого акына Джангулова, с пятидесятых годов поселившегося в Москве на Воробьевых горах, исчез туго наполненный бурдюк молодого вина, доставленного уважительными земляками. Когда ветераны, ведомые Яном Казимировичем, ворвались в номер Проценко, то обнаружили его сидящим за столом, ломившимся от украденных яств. Посредине помещался сильно обрюзгший бурдюк. «Самый нежный Арбенин в мировой лермонтаниане» был пьян в стельку и пел неприличные куплеты. Огорченный акын слег с гипертоническим кризом, и это стало последней каплей: грабителя решили пропесочить на общем собрании ветеранов.

– Ну, и что вы, Георгий Кириллович, можете сказать в свое оправдание? - строго спросил Ящик, закрывая прения и суммируя гнев успевших выступить насельников.

– Есть хочу, - ответил своим знаменитым, жалобноглумливым голосом «самый невероятный Подколесин» и распрямил старческие плечики.

– Я думала, он умер… - тихо созналась Наталья Павловна, которая вела в «Ипокренине», очевидно, весьма отъединенную жизнь, если не считать ухаживаний Огуревича.

– Как видите, он жив и весьма прожорлив! - не разжимая губ, словно чревовещатель, отозвался Жарынин.

– Что он такое говорит! Ужас! Позор! Стыд! Исключить! Выгнать! Пригвоздить! - взорвалась старческая общественность.

– Да, я хочу есть! - закричал с вызовом Проценко и его пальцы закрутились с нечеловеческой быстротой. - Я люблю есть. Я обожаю есть! Это единственное, что мне осталось из земных радостей. Но то, что дают здесь в столовой, это выше моих сил! Я скоро умру. А мне никто ничего вкусного не приносит. Никогда! А вам тащат и тащат - сумками. Но вы в еде ничего не понимаете! Разве можно печеного карпа поливать кетчупом? Невежды! Вы недостойны настоящей еды! И я буду, буду, буду красть вашу жратву! Бейте меня, убейте! Буду! - С этими еловами он отвесил свой знаменитый проценковский полупоклон и покинул холл легким шагом любимца публики.

Возникло смятение, раздались клики возмущения, группа крепких еще стариков под водительством Яна Казимировича бросилась, чтобы скрутить и вернуть нахала на суд коллектива, но тут кто-то истерически закричал:

– Включайте телевизор! Началось!

Пока лихорадочно, путаясь в кнопках пульта, рыскали по каналам, Жарынин интимно склонился к шее Натальи Павловны и шепнул:

– Сейчас вы увидите, как слово побеждает зло!

Она в ответ лишь неуютно повела плечами, чем вызвала в сердце Кокотова ревнивый восторг.

Наконец нашли нужный канал. На экране возник, пыхнул и рассыпался титр «Злоба вечера». В студии за столом, похожим на барную стойку, в прозрачных пластмассовых креслах сидели популярные ведущие - молоденькие Прохор и Фатима, одетые с тщательно продуманной, дорогой неряшливостью. Они будто бы не замечали, что передача уже началась, продолжая болтать о постороннем и переглядываясь со шкодливой загадочностью.

– Ой, да мы уже в эфире! - мило картавя, спохватилась Фатима.

– Как же мы с тобой не заметили? - элегантно пришепетывая, удивился Прохор.

– Прош, а ты слышал когда-нибудь про «Ипокренино»?

– Нет, Фатима, не слышал. А где это?

– Ну конечно, ты же еще так молод!

– Постарше некоторых! - осерчал ведущий. - Тебе сколько?

– Таких вопросов женщинам не задают!