Когда про голодовку стало известно на воле, голодовка Ходорковского немедленно превратилась в такой же предмет для спекуляций, как и открытые письма Ходорковского. Обсуждали в основном, действительно ли Ходорковский голодает и не пьет воды или это он только прикидывается. Официальные телеканалы объявили голодовку Ходорковского обманом, а тюремное начальство не пошло ни на какие уступки и продержало Платона Лебедева в карцере семь дней, как и намеревалось. Семь дней Ходорковский голодал и не пил воды.
На воле обсуждали, правда ли он не ест и не пьет.
Власть была непреклонна.
Эта голодовка стала первым сообщением, которое Ходорковскому удалось доставить из тюрьмы на волю так, чтоб сообщение было прочитано и понято. Сообщение расшифровывается следующим образом: «Если станешь умирать, власть не заметит, что ты умираешь.
Если скажешь власти, что умираешь, власть не поверит.
Власти наплевать, живешь ты или умираешь».
В ответ на эту голодовку, которую даже многие сторонники Ходорковского считали фальшивой, со всей страны посыпались вдруг Ходорковскому предложения баллотироваться в депутаты. Так последний раз было в конце восьмидесятых годов, когда опальному Ельцину вся страна предлагала баллотироваться.
Адвокат Антон Дрель утверждает, что на выдвижение Ходорковского по Университетскому округу Москвы, на создание предвыборного штаба, на шум в прессе и на начало предвыборной кампании не было потрачено ни копейки. Дрель говорит, что впервые за долгие годы политика в России показалась игрой, где на кон не обязательно ставить деньги, а можно ставить и судьбу.
И чем больнее проиграет Ходорковский выборы по Университетскому округу города Москвы, чем драматичней будет его судьба, тем более весомым политическим аргументом она станет.
Через пару недель после голодовки Ходорковского какой-то оперуполномоченный в тюрьме «Матросская Тишина» избил заключенного. И вся тюрьма объявила голодовку. Этой голодовкой заключенные не утверждали, что они ангелы. Они утверждали просто, что их нельзя бить. Не знаю, понятно ли я выражаюсь, но Ходорковский был у каждого из них внутри, как Джон Ячменное Зерно.
Четырнадцатого сентября в Московском городском суде началось рассмотрение кассационной жалобы по делу Михаила Ходорковского. Судебное разбирательство в первый же день было перенесено на неделю. Выяснилось, что адвокат Генрих Падва не просто возглавляет защиту Ходорковского, а является единственным адвокатом, с которым у Ходорковского заключено соглашение. И адвокат Падва заболел.
Разумеется, адвокаты Михаила Ходорковского были заинтересованы в затягивании процесса рассмотрения кассационной жалобы. Они много раз говорили, что заседание в Мосгорсуде по делу Ходорковского назначено слишком поспешно и защите не хватает времени подготовиться к процессу. Адвокаты говорили, что поспешность эта политическая и смысл ее в том, чтобы Михаил Ходорковский не успел зарегистрироваться кандидатом в депутаты по Университетскому округу Москвы. Заявление Ходорковского с просьбой зарегистрировать его кандидатом лежало у начальника тюрьмы и не отправлено было в избирком. Если бы процесс начался 14 сентября и закончился в несколько дней, и обвинительный приговор вступил бы в законную силу, заявление могло не быть отправлено вовсе, и Ходорковский не успел бы не только избраться в Думу, но даже и провести избирательную кампанию, хоть сколько-нибудь побыть политиком, хоть что-то сказать.
В 11.00 в зале суда были уже журналисты, родственники осужденных, прокурор Дмитрий Шохин, гражданские истцы (то есть представители налоговой инспекции) и десять человек конвоя. В стеклянной клетке были осужденные Михаил Ходорковский и Платон Лебедев. Но адвокатов Ходорковского и Лебедева не было никого, ни одного человека. Целый ряд стульев, предназначенных для адвокатов, стоял пустой. Платон Лебедев из-за стекла махнул начальнику конвоя, окружавшего клетку, и сказал что-то про свободу.
— Что? — переспросил конвоир.
— Свободных мест много, садитесь, — повторил Платон Лебедев.
Он очень плохо выглядел. За три месяца, прошедшие со времени вынесения приговора, он заметно осунулся и похудел, лицо у него было бледным, под глазами были глубокие тени. Войдя в клетку, Платон Лебедев сразу сел на скамейку, тогда как Михаил Ходорковский остался стоять. Впрочем, Платон Лебедев растягивал пальцами углы рта, как бы призывая всех пришедших улыбаться.
Читать дальше