Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

В доме я упросил старика открыть чулан и рассказал Кнопфу про Ваттонена. «Ты отдаешь меня в батраки», – сказал Кнопф с неожиданной проницательностью, – «С кем ты связался, Шурик?»

Я пнул табуретку, на которой сидел нахохливший Кнопф. «Черт с тобой! Детьми своими клянусь, ты еще попросишься к Ваттонену».

Я устроил ему шину на правой руке от локтя до кисти, щедро забинтовал и повесил на шею. Правую ногу от колена до лодыжки я прибинтовал к обломку лыжи.

– Не исключена возможность перелома, – сказал я Конпфу.

– Ты ловкий. Кто ж тебя знал, что ты окажешься такой ловкий?

Я оделся, потом одел колченого Кнопфа, и мы вышли к машине.

– Старичок, ты забыл заклеить мне пасть. У первого гаишника я пущу такой крик…

– А я пущу пулю. Хватит трепаться, Кнопф.

До города мы добрались без приключений, только у буддийского храма нас остановил милиционер в тулупе. Он поглазел на Манечку, рассмотрел перебинтованного Кнопфа, махнул рукой и растворился в сыром морозе.

Ближе к Петроградской Кнопф заерзал. «Ты куда это меня? Ты это зачем?»

Мы въехали в тишайшую улицу Красного Курсанта, вползли в узкий, как голенище переулок, и я разбинтовал Кнопфа. Уже на безлюдном тротуаре он заупрямился и даже когда я угрожающе опустил руку в карман, продолжал сулить мне всяческие беды. Словно желая прихлопнуть автомобильную дверцу, я обошел Кнопфа и с силою поддал ему под зад носком лыжного ботинка. Затем я снова опустил руку в карман и мы зашагали. Когда Манечка, зашумев мотором, отъехала, Володька на секунду притормозил и обернулся. Я несильно толкнул его в плечо, и он споро зашагал в сторону Малого.

По крайней мере ясно было, что револьвер у меня стащил не Кнопф.

Да, в последний раз я держал револьвер в новогоднюю ночь, когда пугал Кнопфа и нудил его отречься от немецкого происхождения. После беспамятства я не сразу обнаружил пропажу, когда же спохватился, сильно грешил на старика. Потом – Анюта, чье бледное личико мелькало неподалеку всякий раз, стоило мне затеять разговор с Кнопфом. Я, пожалуй, был даже уверен в том, что револьвер подобрала Аня. Она ведь могла смотреть на эту вещь как на семейную собственность и даже утащить оружие у старика, случись ему и в самом деле завладеть им.

Не могу и сказать, как меня томило сознание того, что револьвер может быть у Анюты. Во-первых (я это прекрасно помню из детства), оружие, которым завладевают ребятишки, очень скоро становится самостоятельным, и в кого оно выпалит, угадать нельзя. К тому же изъять машинку у старика было бы совсем нетрудно. Да я и проверил все его карманы. Другое дело – Бусыгина. Сказать ей «Отдай!», так сказать, словно я сам видел, как она взяла, я не мог. Обыскать – это было немыслимо.

Во-вторых, я остался без средства управления событиями. Одно дело Кнопф, который допускает хоть малую вероятность выстрела и ведет себя с оглядкой, и совсем другое дело Кнопф взбунтовавшийся, получивший по голове и неподвижный, как колода.

«Долго еще?» – спросил Кнопф, поглядывая на меня искоса, а я подумал, узнай он сейчас, что я безоружен, и это была бы наилучшая проверка Володькиных замыслов. Но рисковать я не смел. «Сворачивай», – велел я. Мы стали в сумрачной подворотне, Кнопф расстегнул куртку и сунул руки в карманы. Володькины кисти прошли сквозь заранее прорезанную подкладку, я схватил их скотчем и застегнул на Володьке куртку. «Ты похож на шпану с замерзшими кулаками». «Я похож на человека, который влип», – отозвался Кнопф, и больше мы не разговаривали до самой двери в Бобину мансарду. Потом я отпер дверь, и мы вошли. Удивительно дело, в мансарде было тепло, стекла оставались целы, и многие из Бобиных вещей стояли на местах. Хотя кому было польстится на имущество художника? Я раскрыл кухонный шкафчик, пошарил в коробочке с надписью «Salt», достал оттуда длинный кристалл горного хрусталя. Я же когда-то его Бобе и подарил.

– Смотри, Кнопф, это от дурного женского глаза.

Кнопф вдруг оживился. Он задвигал под курткой склеенными руками.

– Живы будем, Барабан, ты мне эту штуку подаришь. Я с этой мымрой Алиской больше не могу. Она из меня кровь пьет.

– Ты оптимист, Володька.

В комнату я провел его, придерживая за локоть и непрестанно балагуря насчет того, как хороша Алиса и какой дурак Кнопф, что сделал себе врага из такой прельстительной дамочки. Но напрасно я боялся. Не было окровавленных простыней, не было удручающих следов последней схватки. Был только сор, точно Варахтин в один прекрасный день собрался и съехал.