Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

Целитель возился, совершал все те же движения, словно облачая Кнопфа в невидимые одежды.

Наум. С какой стати тут Наум? Я готов был поручиться, что как раз Наума Кнопф и не знал. А вот интересно, знает Кнопфа Наум? Теперь – Смрчек, который, как известно, умер. Смрчек умер, а дело его живет…

Всклокоченный Будилов оставил Володьку Кнопфа, уселся перед печкой и толкал туда березовое полено.

– Я вам скажу, – молвил он, когда полено занялось, – я вам знаете что скажу? У вашего э-э… Не знаю, кем он вам приходится. У него этот Наум (да?) с этой странной фамилией, он вбит в память, как столб. По одну сторону столба все прекрасно, по другую свалка-помойка.

Целитель вдруг запустил руки по локоть в пламя, без спешки извлек их оттуда, а я его спросил, что теперь будет с Кнопфом.

– А ничего. Недели две не бить по голове, все пройдет бесследно.

Кнопф зашевелился, открыл глаза, увидел целителя перед огнем и сказал бодро:

– Ну и ну! – потом дернул пару раз руками перед грудью и покрутил головой. – Здоров, здоров!

А я подумал, что грозить Кнопфу револьвером прямо тут – последнее дело. Но как быть, если он попросту рванется к двери?

– Имейте в виду, – сказал из огненного круга целитель, – все его внутренние структуры заняты собой.

– Хочу жрать, – сказал Володька, – сроду так не хотел.

Внутренние Володькины структуры и впрямь были заняты. Он не пытался на меня наброситься, не требовал свободы. Со стонами и причитаниями он насытился, из-за стола перебрался на диван, прикрыл глаза и вдруг, ни к кому в особенности не обращаясь, произнес:

– А ведь найдут. Рано или поздно – найдут.

Он тут же уснул, а я прибрал скотч, чтобы Кнопф поутру не упрятал его.

Ночью я просыпался и вслушивался в ровное дыхание Кнопфа, а один раз даже подошел проверить, не ушел ли он. Я постоял над ним и уже хотел вернуться на свой топчан, как послышались голоса. Дети за стенкой проснулись и что-то обсуждали. Я улегся, и голоса стали слышнее. Как видно, в легкой стенке под обоями была дыра. Сергей рассказывал об исцелении Кнопфа. Умело он это делал, надо признаться, и тоненькое пение дуэтом приобрело оттенок таинственности, а в темноте, пожалуй, и жути.

Анюта перебила его.

– Хватит про это, – сказала она. – Давай про нас. Кто мы здесь?

– Нас похитили? – спросил Сергей неуверенно, и раздался смешок Лисовского.

– Наблюдательный мальчик. – сказал Лисовский. – Может, скажешь кто?

Все они задвигались.

– Нас украл Кнопф, – это Нина.

– Нина, – откликнулся Лисовский, и, побей меня Бог, в его голосе была настоящая нежность. – Ну что ты, что ты! Вот смотри: Кнопф нас украл, а заодно прихватил Александра Васильевича. Кнопф крутой, круче не бывает. Вдруг крутого Кнопфа по башке раз-два. Готово дело! Теперь ты мне скажи, что случилось?

– Александр Васильевич нас освободил, – не очень уверенно сказала Нина.

– Постой. А почему тогда мы тут?

– Мы тут потому что Барабанов крут, – мрачно срифмовала Анюта.

– Ого, – сказал Сергей. – А знаете, я у него видел пушку.

– Не болтай, – с досадой оборвала его Анюта.

– Болтай, не болтай, я тоже видел. Только все равно ему не позавидуешь. У Кнопфа он нас перехватил, а в школу вернуть почему-то не может. Кнопфа со всех сторон обошел, а что с нами делать не знает.

Вот на этом месте я разозлился. Негодяй! Будет мне еще пенять за мою неуклюжесть… Впрочем, это было так глупо, что я сразу и перестал злиться.

– Ну, если он нас выручил, – сказала Нина, – так давайте вместе с ним и вернемся. И скажем, что он нас спас и что он хороший.

– Ох! – по звуку было ясно, что Сергей уселся на постели. – А отец его тут зачем? А вы заметили, что он отца боится? Кнопф тоже, как на курорте… Дожидается…

– Слушайте меня, – сказала Анюта. – Вообразите: мы встали утром и пошли отсюда прочь. У всех на виду – у Кнопфа, у Барабанова, у Марии этой… Так что вы думаете, Барабанов стрелять или бить начнет? Ну, то-то. Мы здесь только то и знаем, что Барабанов плохого не сделает. А что он сделает, он и сам не знает.

На этот раз я не стал злиться. Мысли мои настроились на практический лад: вот, скажем, Кнопф. Кнопф перестает храпеть, встает, обувается-одевается и налаживается уходить. Не буду притворяться, мне ни капельки не было жалко Володьку, в конце концов, это он делал свое дело, а я вынужден был. Но бездарное битье песочной колбасиной по затылку… Мне стыдно было именно от того, что в голову не шло ничего лучшего, ничего по-настоящему злодейского… Ну что это такое – глушить Володьку Кнопфа, как рыбу на рыбалке! Можно было набраться духу и истратить на него один патрон, но это уж не злодейство, а уголовщина…