– Я обожаю такие выступления. Три певицы и сами по себе великолепны, о музыке я уж не говорю, но когда все еще празднично, ярко, радостно… Когда все совпадает – талант исполнителей, настроение зрителей, роскошный сценический антураж… Это очень здорово. Ведь я права, да, Ларри?
– М-м-г, – промычал Ларри. – Согласен, все было на высшем уровне. Хотя я не самый большой поклонник оперы. Я уже говорил об этом Саманте.
– А хор мальчиков дивам подпевал? – весело осведомился Серхио.
– Нет, барашек, обошлись без них.
– Странно. Стоит мне на Рождество или Пасху включить телевизор, как я непременно попадаю на поющих мальчиков. Стоит куча заморышей в бархатных костюмчиках с бледными, измученными физио–номиями и тоненькими голосами выводит какие-то кошачьи рулады. Когда я смотрю на этих доходяг, у меня создается впечатление, что руководитель хора лично поимел каждого.
Ларри хмыкнул:
– Да, мальчики действительно выглядят бледновато… Если подводить черту, то мне больше всего понравилось, что все было организовано традиционно. Я бы сказал, патриархально, без всяких популистских штучек. Этакий старый добрый концерт, какой мог бы пройти и пятьдесят лет назад, и сто… Оркестр, исполнители, зрители – все на своих местах, и все роли заведомо распределены. Мне это нравится.
– Вот тут я согласен с вами, Ларри, на двести процентов, – заявил Оскар. – Популизм в искусстве – понятие скользкое. Я человек старой формации, мне кажется, что классическую музыку нужно слушать в концертном зале: мужчины в бабочках, женщины в вечерних платьях, пианист во фраке и лакированных ботинках. Но является новое поколение продвинутых отвязных мальчиков-пианистов, и они объясняют мне, что мир изменился. Главное – суть, а сопутствующая сути оболочка – шелуха, не имеющая больше ни смысла, ни значения. Они объявляют войну канонам. Они ставят рояль на пляже, выходят играть Баха в темных очках и трусах в горошек, а публика слушает их, лежа в шезлонгах и потягивая через соломинку коктейли… Может, это нормально? Может, хорошо? Не знаю. Наверное, хорошо, если зрители пусть через соломинки, но все же приобщатся к великому.
– А я, – вклинилась Саманта, повысив голос, – вообще не признаю обвинений в популизме. Если музыкант гениально играет, скажем, на альте, то мне плевать, во фраке он выходит на сцену или в пижаме! Вот такие, как вы, поливают грязью Паваротти, Доминго и Каррераса за то, что они каждое Рождество распевают в разных странах песенку про колокольчики. Вы кричите: «Популизм! Караул! Это измена истинному искусству! Это погоня за дешевой популярностью и большими деньгами!» А мне приятно слушать детские песенки в их исполнении! Да пусть они хоть выходят с приклеенными бородами и пускаются в пляс! Это же все для людей, для тысяч людей, а не для кучки высоколобых зануд, не имею в виду никого из присутствующих, которые закоснели в своих менторских понятиях об истинных ценностях, а всех прочих двуногих считают стадом болванов, дозревших разве что до просмотра выступлений дрессированных собачек! Мы живем в двадцать первом веке, нельзя, рыдая, держаться за старые формы, как малый ребенок цепляется за материнскую юбку, когда его пытаются поместить в непривычную для него ситуацию! Тем более что новые формы никак не сказываются на качестве исполнения! Как эти музыканты блистательно пели, так и поют, как виртуозно играли, так и играют! А один модный европейский дирижер выходит исполнять классические произведения в костюме клоуна и в рыжем парике. Но оркестранты не возражают и не играют от этого хуже симфонии Грига или Берлиоза! А участники одного струнного квартета – я сама это видела! – отыграв положенное, вскочили и пропрыгали зайчиками вокруг своих инструментов. Весь зал хохотал. Ну и что?
– Кстати, о квартетах, – неожиданно оживленно прервал ее Ларри, хотя до этого слушал явно вполуха. – Знаете, что сказал один гениальный композитор про струнные квартеты? Такой квартет – как беседа четырех людей. Первая скрипка – здравомыслящий мужчина средних лет. Вторая скрипка – его верный друг и помощник. Виолончель – пожилой ученый. А альт – болтливая дама, которая все время влезает в разговор этих троих, хотя не очень-то понимает, о чем идет речь. Но молчать она просто не может.
Видимо, Ларри, искупившему пятничную эскападу дивным букетом, стало стыдно за свой унизительно-зазорный позыв повиниться, и он вновь решил показать, кто из них должен ставить другого на место. Саманта послала ему такой испепеляющий взгляд, что любой другой на его месте обратился бы в кучку пепла. Но серые глаза Ларри были готовы к нанесению удара: они отразили ее взгляд, как стальной доспех, и послали обратно с утроенной силой.
Читать дальше