Владимир Качан - Роковая Маруся

Все началось с того, что Маша вымыла пол в его комнате. Нет, конечно, и до этого были и взгляды, и полуулыбки, и многообещающее кокетство – весь этот местный Версаль был, но первая глава этого романа была написана именно тогда, когда Маша вымыла пол. Она сделала первый ход и, согласитесь, это было нестандартное начало, не какое-нибудь всем известное е2 – е4.

Кока был иногородним, общежития театр ему пока не дал, и он снимал крохотную комнату возле кухни в коммунальной квартире, в которой тремя комнатами владела Любанька, белотелая, рыхловатая женщина в очках, очень добрая и своя в доску, носившая среди друзей слегка обидную для нее кличку – Ватрушка. Одну из своих трех комнат она Коке и сдавала.

А квартира эта была в самом центре, на улице Грановского, по соседству был даже дом, где жил маршал Буденный. Это было очень удобно не только для Коки, чей театр был совсем неподалеку, но и для подгулявших друзей, которые считали, что лучшего места для продолжения веселья им не найти. Выходили они, допустим, из какого-нибудь ресторана в центре столицы, чувствовали потребность продолжить, и кто-нибудь обязательно предлагал: «А пойдем к Ватрушке», и вся компания, сколько бы их там ни было – трое или десять, – совершала набег на Ватрушкину квартиру. Там всегда принимали, всегда были рады, тем более что нежданные гости никогда не приходили с пустыми руками. Так что хорошо, что Кокина комната была несколько в стороне от эпицентра веселья, и Кока, если душа его требовала уединения (а это все-таки редко, но бывало), мог всегда там спрятаться. Эту комнату и весь интерьер необходимо описать, чтобы вы поняли, что именно предстояло мыть молодой, красивой даме из респектабельной семьи.

Ну, естественно, что такое обилие радостных встреч, такой перманентный праздник, такое ликование «по-черному» не прибавляло стерильности этому помещению. В кухне – прилегающей к Кокиной комнате территории – часто лежали горы немытой посуды, а весь пол представлял собой большую плевательницу и пепельницу. Эта кyxня озадачивала даже тараканов, которые выползали туда обычно по ночам для приема пищи, а в последнее время не стеснялись и дня. Хотя Ватрушка и старалась изо всех сил поддерживать тут минимальный порядок, но сил этих явно не хватало, поскольку соседи были явно не помощники. Один сосед все время сидел в ЛТП (лечебно-трудовом профилактории) и раз в год возвращался домой. С неделю он держался, а потом начинал гулять. Первые пару дней он еще сохранял приличия и пил, запершись у себя в комнате, из которой лишь изредка, по ночам, доносилось матерное бормотание. А потом… Временами он не мог попасть в свою комнату, не справлялся с ключом и спал на пороге, строго на спине и вытянув руки по швам. Это выглядело особенно дико, когда он непонятно для чего надевал рубашку с галстуком. Так и лежал на пороге своей комнаты в коридоре по стойке «смирно» и в галстуке.

Потом к нему начинали приходить бомжи, по двое, по трое, они составляли ему компанию, иногда ночевали у него, и тогда в квартире устанавливался изысканный аромат городской свалки. Недели через три, в последней стадии, в белой горячке он гонялся по всей квартире за повизгивающей Любанькой с пустыми руками, в которых не было ничего, что могло бы логически обосновать его угрозу, и голосом страшным и тоскливым, как паровозный гудок, кричал одно только слово: «Зарублю-у-у»!

Потом он получал в морду от бывшего Любиного мужа, о котором речь позднее, а на следующее утро, по наводке другого соседа, милиционера, отправлялся обратно в ЛТП еще на один срок. Милиционер же был тоже не дурак выпить, но делал это интимно, вдвоем с женой и обязательно под музыку. Любимцем у них был Раймонд Паулс. Иногда за стеной у них разгорался скандал и достигал апогея, когда он ее бил под музыку Раймонда Паулса, которую в это время включал погромче. Странно, но эта фаза всегда совпадала с песней «Барабан» в исполнении украинского певца Гнатюка. Наутро милицейская жена Лена входила на кухню, показывая с застенчивой гордостью всем желающим огромный синяк под глазом. Умиротворенное счастье тихо сияло на ее лице: ну как же – бьет, значит, любит. И не дай бог было кому-нибудь принять этот процесс за что-нибудь другое, попытаться, скажем, вступиться за Лену ночью – что вы! Вы становились для этой пары первым врагом, они обижались и надолго переставали здороваться и тем более разговаривать.