Дмитрий Стахов - Ретушер

Фигура на старом негативе была снята моим скальпелем.

Снившийся выпрямился, огляделся, подошел к стеллажу, выдвинул сначала один ящик, потом другой, начал перебирать конверты с проставленными моей рукой датами, вытащил конверт с фотографиями Андронкиной. Совсем рядом с домом громко засигналила машина. Снившийся бросил конверт в ящик, с грохотом его задвинул, а я проснулся вновь, встал с постели, вышел из спальни и зажег свет.

На столе лежала новая фотография Минаевой.

Я посмотрел на металлический шар, и мне показалось, что кроме меня в нем отражается кто-то еще. Я резко обернулся и с облегчением выдохнул: никого, никого в мастерской не было.

Я положил фотографию Минаевой в новый конверт, конверт спрятал в ящик стола, погасил свет, вернулся в спальню и до того, как меня разбудил звон будильника, уже спал без сновидений.

Все-таки сон не прошел для меня бесследно: снившийся, словно состоявший из тумана человек преследовал меня. Стоя под душем, я как бы видел его смазанное лицо, пытался определить, кто он, понять, откуда он взялся, почему забрался ко мне не для того, чтобы поживиться аппаратурой, а чтобы стоять над рабочим столом, перебирать сделанные мною фотографии.

Я верил – и верю до сих пор, – что сны не возникают из пустоты, что для каждого сна есть свое неповторимое основание.

И поэтому, когда я вышел из ванной и увидел, что за рабочим столом кто-то сидит спиной ко мне, я даже не испугался. Тем более что в следующее мгновение узнал проникшего ко мне в мастерскую.

Это была Алина.

Неслышно ступая, я подошел к столу – Алина неотрывно смотрела на негатив с фотографии владельца ресторана – и положил руку ей на плечо.

– О! – Она вскочила. – Ты меня напугал! Ходишь, как индеец! Виннету!

– Приехала за сладким? – обхватывая ее за талию, спросил я.

– Гена! Гена! – Она попыталась выскользнуть, но я поймал ее руки, завел их ей за спину, крепче прижал Алину к себе.

– Извини! Ну извини! – сказал я, пытаясь поцеловать ее в губы.

Она дернулась, мой поцелуй пришелся в шею.

– Отпусти! – с недовольной гримасой проговорила она.

Я ее, конечно, отпустил.

Она обошла рабочий стол, остановилась напротив. В ее взгляде появилось нечто новое, да и сама она уже не была похожа на прежнюю Алину, на ту, что прибилась ко мне совсем недавно. Я снял висевшее на шее полотенце, начал вытирать волосы.

– Что-то устал я в последнее время, – сказал я. – Все в тумане. Руки дрожат. Путаю день и ночь.

Приглядевшись к негативу, казавшемуся безупречным ночью, я отметил, что штриховка заползла на лица людей, стоявших рядом с убранными парнями.

– Видишь – испортил. – Я наклонился к негативу. – Придется переделывать. Давно такого не было.

– И этого – тоже.

– Ты о чем?

Она взяла негатив с Минаевой.

– Вот этого! Эта красотка сюда приезжала, да? Далась она им, Кулагину и Алине, эта Минаева!

– И ты ревнуешь?

– А кто еще? – удивилась она.

– Кулагин.

– Ты меня с ним не объединяй! – Алина резко рубанула воздух ладонью. – Я не ревную! К кому?! К чему мне ревновать?! Кто я тебе?! Но ты не просто устал в последнее время. Ты свихнулся. Сбрендил! – И она ловко, досылая движением всего тела, запустила негатив летать по мастерской.

Я проследил за ним взглядом, дождался, пока он опустился на пол, посмотрел на нее.

– Сбрендил? – повторил я.

– Да! – Она покрутила пальцем у виска. – Сбрендил!

Я отбросил полотенце, начал медленно обходить стол. Алина пошла в том же направлении. Я побежал. Алина тоже перешла на бег. Я резко остановился, побежал в противоположном направлении, но и она его поменяла. Я остановился.

– Ты думаешь, я сумасшедший? – спросил я.

– Конечно! – ответила она. – Конечно! Ты в этом сомневаешься?

Я стоял перед ней голый. Дряблые мускулы, почти безволосая грудь, бледная кожа. Она усмехнулась, я поднял полотенце, обернул вокруг бедер. Она усмехнулась вновь: не этого она ждала.

– Тебе не понять! – Я сел на стул и теперь смотрел на ее лицо снизу вверх: подбородок, нос, ресницы – великолепный ракурс. – Этого не объяснить. Я чувствую: с ними со всеми что-то происходит. Они не хотят. Их отпечаток, их след – это их, принадлежащее им и больше никому. А я – два-три движения скребком – и человека нет. Он исчезает. Погибает. Я причина гибели.

– Так и исчезает? – спросила она с плохо скрываемым раздражением.

– Да, с негатива. Я закрашиваю освободившееся место.

– А ты не пробовал на это место подрисовать другого? Какого-нибудь такого… – Она начала гримасничать.