Александр Окунь - Ученик аптекаря

История эта какое-то время волновала мое воображение, но вскоре я о ней позабыл, потому что дел у меня хватало. Помимо математики, химии, биологии, физики, ботаники, анатомии и астрономии Аптекарь приобщал меня к провизорской премудрости, и вскоре я уже принимал участие в приготовлении лекарств, а в свободное время я помогал Веронике, той самой светловолосой женщине, обслуживать покупателей.

Субботними вечерами, а то и чаще, после закрытия аптеки у нас собирались друзья Аптекаря. Как-то Аптекарь сказал, что ежели король Артур сумел найти всего лишь двенадцать достойных, и это во времена героические, когда люди были титаны и все такое прочее, то по меркам нашего мелкого времени каждый из сидящих за столом в зале стоит всех рыцарей, вместе взятых. Как и почему их стали называть кавалерами, мне неизвестно, хотя я подозреваю, что это придумала Вероника. «Настоящие кавалеры, — смеялась она, — учтивые, великодушные, смелые и слегка старомодные».

Я с нетерпением ждал этих вечеров, когда откупоривались бутылки вина и светлое облако любви и дружества окутывало пирующих под чучелом крокодила кавалеров.

Легкий, словно собранный из пружинок, Кукольник что-то нашептывал огромному каббалисту Эли — и вдруг — раз! — вынимал из его уха бабочку. Изумленный Эли трогал прилепленную к голове кипу, грозил Кукольнику пальцем и осторожно, чтобы не раздавить, обнимал. Поляк с пуком седых волос на макушке — остальные волосы он сбривал, — поблескивая глазами, повествовал Марии и Веронике о своих любимых индейцах. Художник морщился, глядя на свои отражения в висящих повсюду зеркалах. Утверждая, что нормальное — сиречь толстое — тело ничуть не менее красиво, чем эти ходячие скелеты, он безуспешно пытался похудеть, но любовь к еде пересиливала волю, и его живот, выплескиваясь из рубашки, волной нависал над брючным ремнем. Как всегда безупречно одетый, удачливый промышленник и страстный коллекционер Оскар, приподняв бровь, разглядывал на свет вино в высоком бокале, которое только что налил ему Анри. Шею Анри украшал платок, коричневый в голубой горошек, а голубые глаза, ярко светившиеся на загорелом, в сетке глубоких морщин лице, то и дело поглядывали через окна в сад, где поблескивало медными деталями его любимое детище — летательный аппарат, который все называли Агрегатом. Аппарат этот он начал проектировать несколько лет назад, и хотя по мере необходимости кавалеры оказывали Анри необходимую помощь, никто из них и в мыслях не допускал, что нелепое это сооружение годится на что либо иное, как служить диковинным украшением какой-нибудь детской площадки. Анри, однако, был преисполнен непоколебимой веры в свой проект и при любой попытке выразить сомнение в его жизнеспособности гордо заявлял: «Жалкие, приземленные, в прямом смысле этого слова, людишки. Агрегат обречен на феерический успех!»

Эжен, журналист, высокий, поджарый, со щеткой седеющих усов над красиво выгнутым ртом, поигрывая рубиновым кольцом на безымянном пальце левой руки, что-то шептал, наклонившись к Елене, и та, откидывая украшенную гривой золотисто-рыжих волос голову, смеялась, блестя ровными белыми зубами.

Из всех кавалеров только к нему, Эжену, я относился недоверчиво. Мне претили его легкомыслие, хвастовство, манера все превращать в шутку. И еще мне не нравилось его отношение к Веронике, которая, к моему удивлению, спокойно переносила все выходки своего мужа.

— Я вижу, что Эжен тебя… — Аптекарь задумался, подыскивая правильное слово, — раздражает.

Я неопределенно пожал плечами, продолжая мыть колбы.

— Тебе, наверное, мешают его охотничьи замашки, — раздумчиво продолжал Аптекарь. — Он и вправду охотник. За новостями. За женщинами, за острыми ощущениями. И хвастун — по-охотничьи. И это, пожалуй, может раздражать. — Он помолчал. — Но ты не найдешь никого, кто был бы отважнее и вернее Эжена. Тем, что твой любимый Анри строит сейчас свой Агрегат, он обязан именно Эжену, который в Чили, рискуя жизнью, выдавая себя за самого Президента, вытащил Анри из камеры смертников…

И, увидев мой изумленный взгляд, добавил:

— Да-да, из камеры смертников. Но даже и не пытайся его расспрашивать, старый лис умеет заметать следы.

Иногда в их беседах упоминался человек, которого они никогда не называли по имени: «Беглец говорил… Беглец бы сделал… Беглец считал…» Постепенно я понял, что загадочный этот Беглец покинул наш город лет десять тому назад и с тех пор бродит по свету в поисках какого-то таинственного предмета. Время от времени из разных мест приходили от него весточки, и тогда кавалеры оживлялись и, вспоминая подвиги и приключения своего друга, поднимали бокалы, наполненные его любимым барбареско.