Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

Ну, потом горло полоскала — все как владыка сказал, так и делала…

И вот ночью ложусь спать. Сплю, вдруг просыпаюсь и чувствую, что у меня — ну, как сказать? — шеи нет! Нет, и все. Включаю свет, подхожу к зеркалу и не могу поверить своим глазам: опухоль пропала! Шея белая и совершенно нормальная — такая же, как и до болезни была. Разбудила маму, позвала. Вот радости было!..

И все. Вот так — за два дня, считай, и поправилась. Стала быстро вес набирать, а то ведь худая была — кожа да кости. Ага… И вот, проходит месяца полтора, и шлю я мужу в Хабаровск телеграмму: «Сережа, я поправилась, встречай меня с детьми тогда-то тогда-то…».

Муж потом рассказывал. Заходят к нему в кабинет и докладывают: "Вам телеграмма из Симферополя". Он думает: ну все, конец… Сидит и встать не может. Говорит: "Читайте". А там: "Я поправилась, встречай…".

Он не поверил. Выехал встречать на несколько станций вперед, дождаться не мог… Входит в купе. Смотрит на меня и говорит: "Шура, так не бывает. Кто тебя вылечил?!". Я говорю: "Сила Божия!". А он мне: "Шура, я взрослый человек, что ты мне сказки рассказываешь?..". И что же ты думаешь — поверил он? Нет, так и не поверил. И про святителя слушать ничего не хотел…

Посадил меня в машину, привез в госпиталь, где я умирала, и как устроил разнос врачам! "Да вас, — кричит, — всех надо гнать поганой метлой! Под суд пойдете…". А те только руками разводят и сами ничего понять не могут.

Вот так, отец Димитрий, была история… А вы рассказывайте, рассказывайте людям правду о святителе Луке. Он за нас, грешных, великий молитвенник перед Богом!»

Матушка Ирина, — спрашиваю я, — а вы владыку Луку помните?

Но прежде чем передать ответ, надо бы несколькими штрихами обрисовать саму матушку. Нет, она не жена священника, а просто уж так у нас повелось — пожилых прихожанок именовать уважительно «матушками». Итак, матушка Ирина…

Когда мы с ней разговаривали, она еще трудилась у нас пономарем. Это бабулька лет уже около восьмидесяти, в голубеньком застиранном халате, сутулая, с шаркающей походкой, как у всех бабушек, но есть в ее внешности нечто особенное. Я бы назвал это запечатленностью. Лицо ее неподвижно и твердо, а выцветшие глаза, кажется, ничего не выражают. Между тем отчетливо осознаешь, что это как раз и есть печать смирения,за которой скрывается живая боголюбивая душа.

Матушка Ирина смотрит на меня с этим своим обычным выражением непроницаемости и вдруг говорит отчетливо, громко и даже как будто сердито:

— Нет и никогда не будет!

Все. Эти слова и больше ничего. Напряженная тишина. Я лихорадочно соображаю: чего не будет? Ответа на мой вопрос?.. Но тут матушка Ирина смягчается.

— Нет такого владыки больше и не будет уже никогда. Для него же знаешь как? — всебыли. Вот так, просто. Он ведь не смотрел, кто там: татарин, русский или еврей. Для него человекбыл прежде всего и нужда человеческая.

— Он тогда… — матушка Ирина поворачивается на месте, пытаясь сориентироваться в пространстве, — да, вот там жил. Так с ним, знаешь, нищие даже жили вместе. Да. Вот так, самые настоящие нищие. Просто все было… Я как-то на Прощеное воскресенье службу пропустила и вот, на следующий день дерзнула — побежала прощения просить у владыки. Вот так прямо по лестнице забежала и — к нему. Он сначала строго принял. «Почему, — говорит, — в храме не была?» А когда узнал, что работа у меня такая, то ничего — пожалел даже. И никаких тебе кабинетов, телефонов и секретарей…

— Шофер у него был личный, — продолжает матушка. — Петро, помню, звали. Не знаю, жив сейчас или нет? Так вот. Владыка шоферу список давал, а там адреса и кому что: кому деньги, кому вещи, кому продукты. Ты понимаешь?! Нет и не будет такого владыки больше никогда…

В руках матушки Ирины появляется вдруг откуда-то грубый мужской платок. Она склоняет голову, прикрывает быстро платком глаза, но не видно в этом никакой сентиментальности, старушечьей слабости. Понимаешь, что плачет душа,и плач этот в самом деле духовный. Через миг матушка так же быстро отнимает платок от глаз, и никаких следов слез не видно и в помине. Все то же суровое, собранное выражение морщинистого, но не дряхлого лица.

— Помню, военный приезжал, рассказывал. Владыка тогда еще и не владыка был, а просто врач. И вот приходит к нему девчушка. «Так и так, — говорит, — мама тяжело заболела, лежит, не встает. Помогите!» А владыка отвечает: «Хорошо, я приду, но только не сейчас, а позже; сейчас я занят другими больными. Ты адрес оставь». Девочка оставила, ну, владыка на следующий день и пришел. Смотрит, действительно — лежит женщина больная, и вот она ему говорит: «Доктор, кто вас вызвал? У меня денег нет расплатиться с вами. Кто вам дал мой адрес?». Владыка смотрит, а над кроватью женщины фотография той девочки висит, что к нему приходила. Ну он и говорит: вот, мол, так и так — девочка пришла и оставила адрес. И что же? Оказалось, что это дочь этой женщины… умершая двенадцать лет назад!Вот как усопшие заботятся о нас! — заключает свой рассказ матушка Ирина. — Все видят!..