Евгений Попов - Мастер Хаос

Он засунул в мусорную урну свои старые стоптанные башмаки, которые зачем-то держал близ сердца, и вдруг обнаружил себя на пляже, где не было почти никого, кроме громадных белых чаек, пикирующих на берег, как белые огромные бомбардировщики на ту страну, в связях с которой его недавно упрекал албанец. Смешной албанец, и если он действительно патриот, то зачем он живет в Швеции, на острове Готланд, а не на своей мятежной родине? А зачем он сам, Безобразов, оставив свою жену, свою Москву, свою родину находится здесь, где все так сладко и покойно, где все чуждо и нереально, как в детских компьютерных играх или виртуальной реальности? Но ведь он – временно. Ему нужны были башмаки. Сбылась его относительно главная мечта – он наконец-то купил себе такие башмаки, которые помогут ему жить дальше. Самое важное, что они на «липучках» – теперь не нужно будет наклоняться, бессмысленно пыхтеть, завязывая постоянно развязывающиеся шнурки, теперь он забудет про боль в распухших суставах, теперь все будет хорошо. Ведь и другая его мечта тоже сбылась – он находится на острове Готланд. Он будет находиться на острове Готланд еще много дней, после чего радостно вернется в опостылевшую Москву, к опостылевшей жене, и ему будет радостно, что он вернулся, что у него есть жена, Москва, родина.

Мысли уже путались. Припекало. Он нашел пляжный топчан. Он разделся. Он снял башмаки, аккуратно поставил их в изголовье. Он лег на топчан и закрыл глаза.

9.2.В городе Красноярске есть художник. Вернее – Художник. Его зовут Андрей Поздеев. В прошлом году человек Андрей Геннадьевич Поздеев пересек границу земного бытия. Художник Андрей Поздеев остался.

Теперь Андрея Поздеева, слава Богу, знают не только в Красноярске, не только в Москве, не только в России. О нем сняты фильмы, о нем пишутся страницы. Я, его скромный почитатель и сопереживатель, не претендую на ученость, анализ и мнение, а лучше расскажу-ка вам о том, как мы вместе с ним покупали ему штаны в магазине ОРСа, Отдела Рабочего Снабжения Речного флота, что был расположен на улице Парижской коммуны в непосредственной близости от реки Енисей, моего дома.

– Надо бы мне купить новые штаны, – задумчиво сказал Андрей Геннадьевич, свершив мокрую приборку своего помещения, той самой мастерской, что отведена была ему в старом здании Художественного Фонда, на проспекте Мира.

– И то дело, – отозвался я, глядя на его старые штаны. Мне было тогда 27 лет, и я, имея диплом геолога, подвизался в упомянутом Художественном Фонде в должности «искусствовед по работе с народными мастерами и по привлечению заказов».

(Работа эта заключалась в том, что я писал в Москву отчеты о том, как я работаю с народными мастерами, которых большевики к тому времени уже повывели на корню, как частников и спекулянтов, отчего уцелевшие мастера таились, как мыши под веником, и избегали любых контактов с властью, хотя бы и в моем лице. А «привлечение заказов» – это я должен был снабжать «творческой работой» красноярских художников, скульпторов, навязывая услуги Худфонда советским предприятиям, заключая с ними «предварительные договора». Надо сказать, что получалось это у меня очень хорошо, и поэтому, когда я переехал в Дмитров Московской области и поступил на такую же работу в Худфонд РСФСР, по художественному Красноярску прошел слух, что меня за ударные деяния вознесли с повышением в столицу, и я теперь – большой человек, что вскоре и подтвердилось, когда меня со скандалом выгнали из Союза писателей, а из Худфонда не выгнали, потому что там и так работали исключительно люмпен-интеллигенты широкого спектра – от «инакомыслящих» до спившихся кэгэбэшников и официального долгожителя, бурята Пампилова: 91 год, из них 72 в партии).

Но речь не обо мне, КГБ или долгожителях, а о Поздееве. Мне удалось заключить с каким-то ПТУ, профтехучилищем, если кто забыл (при Сталине и Хрущеве это называлось ФЗУ, и пели песню «фуражечка, фуражечка, носить тебя не грех», а нынче, при «неокрепшей демократии» важно именуется «техническим колледжем») договор на два «Натюрморта из серии «Цветы и фрукты», холст/масло, р-р по б. стороне 80 см., цена 300 руб. 1 шт.» (из которых на долю художника пришлось бы руб. 200 за упомянутую шт., а может и того меньше).

Я, к сожалению (а может – к счастью), никогда не имел отношения к «распределению заказов», отчего не мог (вариант – не хотел) хапать левые деньги с советских творцов изящного, чтобы составить «первоначальный капитал» и в перспективе стать «новым русским». У меня были свои дела. Я был одинок, только что побывал на совещании «молодых писателей Сибири и Дальнего Востока», мне платили 120 рублей, премию, командировочные, и я был очень доволен тем, что мне не надо ходить с утра «на службу», а можно вольно шататься по городу и вообще существовать, набираясь тех жизненных впечатлений, за которые потом выгоняют из Союза писателей. Натюрморты к моей великой радости «распределили» Поздееву. Он взялся за дело серьезно: получил аванс, купил множество тюбиков недешевой краски, приобрел на рынке дорогостоящие «цветы и фрукты», увлекся, пел песню «Это было давно, лет семнадцать назад», расхаживал по мастерской в длинной рубахе навыпуск, творил.