Евгений Попов - Мастер Хаос

Поэтому следует вернуться и, увеличивая масштаб, заметить еще одну странную вещь. Люди живут везде и в том еще смысле, что есть вот, например, большие красивые города, стоящие на реках и морях. Хельсинки, например… Знаете Хельсинки? Это же великий и уютный город, равного которому нет на земле, с его улочками, насквозь продуваемыми, и конным памятником дворянину Маннергейму, сумевшему трижды так хорошо отоварить большевиков, что даже они зауважали эту маленькую храбрую веселую страну, где летом солнце заходит в воду, а зимой все, кому разрешили врачи, пьют кофе со сливками. А Нью-Йорк? Что в таком случае сказать о Нью-Йорке, нагруженном сталью, стеклом и бетоном, где над беспечной статуей Свободы еще совсем недавно гордо высились небоскрёбы « WORLD ТRAID CENTER», и геликоптер мирно жужжал все выше и выше, все ближе и ближе к тому пределу, за которым – мощная космическая синева и Господь Бог… Лондон, да, Лондон – даже в районе «Seven Sisters» блистающем всеми оттенками черной кожи, ты бы почувствовал себя хорошо, если захотел. Ну, а Мюнхен-на-Изаре? Звуки уличных скрипок на Мариенплатц и стеклянное эхо литровых пивных кружек в биргартене на тысячу мест… А Прага? Будапешт?.. Каждый город, что норов. Правильно? Правильно. И никому не обидно.

Но ведь если карту взять, которая окончательно крупная, то и здесь обнаружится интересная закономерность. Люди живут действительно ВЕЗДЕ, и в любой складке местности, в каждой единице укрупненного пространства есть жизнь: города, маленькие города, поселки, села, деревни, хутора, стойбища. Это рационально или ИРРА? Это навсегда или исчезнет? Вот сколько возникает вопросов, гораздо более живо трепещущих, чем вся эта мелкая муть бытия, о чем можно прочитать в советских и антисоветских газетах.

Однако ни в одной газете не прочитаешь, как женился врач Валерий Иванович Царьков-Коломенский, и мы должны непременно заполнить этот пробел.

Был Валерий Иванович собою статен, пузат, бородат, и на одной из фотографий, окруженный пьяными медсестрами, приделал себе для съемок фальшивые белые крылья, сам одетый лишь в черные сатиновые трусы.

На одной из медсестер он и женился. Свадьба его не была шумной, потому что невеста уже сильно находилась «в положении». На вопрос, как он назовет будущего ребенка, врач добродушно отвечал – Артуром или Розамундой, а когда я как-то спросил, зачем тогда его покойные родители окрестили будущего жениха Валеркой, Валерий Иванович не менее добродушно ответил: «Неграмотные, простые люди были».

Однако сам он сильно тянулся к знаниям. Будучи блестящим, «от Бога» врачом, сильно отставал в области изящной культуры и, отправляясь на суточное дежурство, запасясь по блату дефицитным индийским чаем «со слоном» всегда у меня просил «что-нибудь почитать». И всегда просимое получал – будь то роман покойного древнеримского Петрония «Сатирикон», или просто роман «Тля» тоже покойного, но советского писателя Ивана Шевцова, разоблачавшего стиляг, абстракционистов и (дозированно) волюнтариста Никиту Хрущева. Из прочитанного Валерий Иванович всегда делал самые глубокие и серьезные выводы, например, выучил наизусть гимн табосоранцев, маленькой народности на Кавказе, помещенный в сборнике «Горы поют», а, отправившись в свадебное путешествие к месту проживания родителей Кати-невесты, возвратился оттуда очень удивленный.

– Где ж ты был? – спросили мы его.

– Понимаете, это очень трудно сказать. Летели мы самолетом до Казани.

– Ну…

– А потом ехали поездом, Катя сказала, в сторону Уфы.

– Понятно. В Башкирию?

– Нет, мы были около Йошкар-Олы, а там пересели на автобус и поехали.

– Куда?

– Я не знаю. Там уже говорили почти совсем не по-русски, и я только понимал – Муром, Муром.

– Ну, ты загнул! Ты на карту посмотри. Где Йошкар-Ола, а где Муром. Илья Муромец хренов!

– Вы сами, удаки, географию изучайте, а я это уже давным-давно сделал и ничего на карте не нашел.

– Что за бред! Как-то ведь все-таки эта местность называется, куда ты приехал?

– Разумеется, называется, но только как – я не знаю.

– Так ты бы Катю спросил.

– Спросил.

– Она что-нибудь сказала?

– Сказала. Сказала, нашу деревню всегда русские именовали «Пенечки».

– Там что, и по-русски не говорят?

– Кто говорит, а кто – нет.

– Тесть твой по-русски говорит?

– Нет.

– Так на каком же языке вы разговаривали?

– Ни на каком. Он пасеку держит, мы пили медовуху, в бане парились… А потом я уехал.