Дмитрий Липскеров - Пространство Готлиба

– Ишь ты, перекисью водорода! – нудил жук. – И так часто! А так часто нельзя! Надо чувство меры соблюдать!

Мое тело взметалось и опадало еще добрых полчаса, а пеной изо рта затек весь пол, как будто в квартире тушили пенным раствором пожар. Но и после того, как припадок закончился, я лежал недвижимый, парализованный, точнее, каменный гость до такой степени, что даже глазные яблоки не вращались в глазницах.

– И никто не вправе обвинить меня в жестокости! – заявил жук. – Все действия вызывают противодействие! Вот такая вот мораль!

Я вас в следующий раз дихлофосом! – упрямо подумал я.

– Ну что вы все-таки за человек такой! – Если бы у Hiprotomus'a были руки, то он бы непременно всплеснул ими. – Что вы в самом деле все не угомонитесь! Ведь я ничего плохого вам не делаю!..

Вы подслушиваете мою жизнь, – сказал я про себя, слабея мыслью. – И я вас не приглашал к себе в тело.

– Подумаешь, жизнь подслушиваю! Да какая вам разница! Я же не человек, а насекомое! Я ведь и пересказать вашу жизнь никому не могу! Да и слушаю я середина на половину! У меня своих мыслей навалом!

Жук некоторое время помолчал.

– Но если вы так настаиваете, – со скрываемой драмой в голосе произнес он после паузы, – если вы настаиваете, то я могу уйти! Да-да, я уйду от вас, брошу! – ободрился идеей Hiprotomus. – И вот тогда вы поймете, какое благо вспорхнуло с вашей души и испарилось безвозвратно в атмосфере, неблагодарный вы человек!..

Лежа мертвым деревом, я слушал причитания жука, представлял, как он прорвет своим шипом мою кожу и вылетит на природу, оставляя шишку пустой, и вдруг ощутил легкую грусть, а вслед за ней и тоску, сигаретным дымом входящие в меня вместе с дыханием. И я неожиданно понял. Господи, ведь я привык к нему! Я свыкся с его существованием и возможностью препираться с ним ежедневно. А если он оставит меня, то я обречен на безмолвное существование, радуясь лишь возможности писания писем к вам, родная Анечка! Хочу ли я этого? Нет, – ответил я искренне.

– Глупый и никчемный человек! – продолжал ругаться жук. – Ничтожество!

– Простите меня, – с нежностью произнес я. – Я больше не буду!

– Что?!! – не понял Hiprotomus.

– Я прошу у вас прощения и обещаю, что без вашего на то желания не буду капать на вас перекисью водорода. И вообще, я не прав.

– Издеваетесь? – насторожилось насекомое.

– Ничуть. Просто я совсем не хочу, чтобы вы от меня уходили, – искренне признался я. – Я к вам привык и очень хочу услышать продолжение вашей истории.

Если бы Hiprotomus был человеком, то я бы с уверенностью сказал, что после моих слов он растрогался и расплакался в голос.

– Вы мой единственный друг, – дополнил я.

– Вы… Вы… Я… Конечно, я вас не бр-р-рошу!.. – всхлипнул жук. – Я тоже к вам привык! И конечно же, я расскажу вам свою историю!..

– Может быть, вы вернете мне подвижность в знак примирения?

– Мне кажется, вам будет удобнее слушать недвижимым, – возразил Hiprotomus и, пошевелившись в шишке, продолжил свой рассказ.

– Аджип Сандал – так звали меня в той жизни.

В первый раз я увидел небо, когда мне исполнилось четыре года. Конечно же, я и раньше задирал ввысь свою белокурую головку, но по-настоящему, во всей его глубине, во всей его прозрачности и великолепии, небо открылось моему взору лишь к четырем годам.

Я тогда опирался на толстые упругие, похожие на сардельки из мясной лавки ножки, которые качались с пятки на носок, когда я, задрав нос в облака, следил за птицами, стремительно проносящимися в пространстве.

– Что это? – тыкал я розовым пальцем в небо.

– Это солнце, – отвечала старуха Беба, приподняв кашихонскую сетку и жмурясь навстречу ярким лучам.

– А это? – указывал я на белое, похожее на верблюда образование, пухнущее на глазах каким-то чудищем.

– Это облако, – терпеливо отвечала нянька.

От долгого стояния с задранной кверху головой, от восторженного созерцания бесконечности рот мой наполнялся слюной, которая стекала с вишневых губ стеклянной ниточкой в песок и растворялась в нем потерей.

– А почему в небе все изменяется? – спрашивал я Бебу, зачарованный движением облаков. – Почему они двигаются?

– Потому что их гонит ветер.

– А что такое ветер?

Старуха не знала ответа на этот вопрос, а потому грустно вздыхала и садилась на раскладной стульчик, расшитый золотыми нитками.

– Все в жизни изменяется, – говорила она. – И небо меняется. Оно бывает голубым и бесцветным, грозовым и летним. И люди меняются. Сначала они такие, как ты, – маленькие и любознательные, а потом такие, как я, – старые и не любящие ничего нового.