Дмитрий Липскеров - Пространство Готлиба

– Что вы делаете! – удалось произнести мне.

Владимир Викторович дернул за ворот моей блузки, выдирая с корнем пуговицы, запустил руку в белье и больно сдавил грудь.

– А-а-а! – закричала я. – А-а-а!

Распаляясь моим криком еще более, сапер ткнулся в мою грудь лицом и жадно принялся покусывать и засасывать сосок, словно моя грудь была полна молока, а он был голодным младенцем. Его руки пытались стянуть с меня юбку, но поскольку я сидела в каталке, а он придавил меня своей тяжестью, сделать это было почти невозможно.

Я чувствовала, как по моему животу стекает его горячая слюна, и корчилась от омерзения, все пытаясь кричать, призывая на помощь какого-нибудь случайного прохожего.

– Помогите-е!

Он расстегнул брюки, одной рукой стал стягивать их, выпрастывая наружу свое мужское естество, а я зацарапала ногтями по его лицу, стараясь ковырнуть глаза.

– Ах ты лживая сучка! – зашипел он, тыча другой рукой мне в низ живота, силясь порвать колготки и пробраться прямо к муши.

– Помогите! Помогите! – призывала я во всю мощь своей глотки.

– Заткнись, а не то я!.. – угрожал Владимир Викторович, больно ущипнув за сосок. – Я тебе сонную артерию перегрызу!

Неожиданно он весь напрягся, вздернулся и застонал, проливаясь фонтанчиком в пустоту. Его ноги засучили по полу, рука в моем паху расслабилась, а еще через мгновение и все тело соседа успокоилось, придавливая меня к коляске. Он лишь шумно и жарко дышал мне в ухо.

– Что здесь происходит? – услышала я и, обернувшись к дверям, увидела Соню.

Почтальонша стояла к нам вполоборота и с ужасом взирала на происходящее.

Незаметным движением Владимир Викторович застегнул штаны, прошептал мне в ухо: "Молчи!" и громко застонал.

– Что здесь происходит? – еще раз спросила Соня, и в голосе у нее дернулась нервическая струна.

– Владимиру Викторовичу стало плохо, – неожиданно для себя сказала я. – Он собирался уходить, но ему стало нехорошо с сердцем, и он упал без сознания.

Соня подошла к нам, взялась за руку брата и потащила его тело, высвобождая меня от тяжести. Обмякший сапер сполз и, притворно закатив глаза, продолжал стонать на полу.

– Вставай немедленно! – приказала Соня. – Скотина!

Я сидела, вся от стыда красная, оправляя одежду, засовывая грудь обратно в лифчик, и никак не могла понять, зачем соврала.

– Вставай-вставай!.. А вы-то, вы! – укоризненно приговаривала Соня, дергая сапера за рукав. – Как не стыдно вам!

Наконец Владимир Викторович поднялся с пола и, кривя лицо, как будто с ним случился инсульт, на полусогнутых ногах, опершись о плечи сестры, потащился к выходу. В дверях он обернул ко мне свою физиономию и гадко улыбнулся, показывая маленькие зубки.

Каков все-таки мерзавец! – покачала я головой, когда дверь за ними закрылась.

Самое странное произошло минутами позже, когда я сидела и вспоминала случившееся. Самое странное заключалось в том, что я вовсе не ненавидела Владимира Викторовича за содеянное, хоть и была мне противна его физиономия. У меня болела укушенная мочка уха и ныла грудь, а я не испытывала к насильнику ненависти! Может быть, у меня не было на это сил? Может быть, я уже дошла до той степени одиночества, что даже снасильничавший надо мною кажется мне родственником?

Вечером, пустив в ванну горячую воду, я разделась догола и смотрела на себя в зеркало. Слегка помутневшее от пара, оно отражало синюшные кровоподтеки на моей груди и красные царапины на животе, оставленные ногтями сапера.

У меня красивая грудь. Я могу это утверждать, так как у женщин, снимающихся в журналах для мужчин, эта часть тела отнюдь не всегда лучше моей. Средних размеров, она достаточно высока, с вздернутыми к небу сосками, розовыми, как младенческая кожа.

У меня красивые плечи. Они не покаты, а наоборот, немного широки, с выпирающими вперед ключицами. Я знаю, мужчины любят такие плечи.

У меня на теле всего одна родинка. Возле пупка. Она такая маленькая, что ее очень трудно заметить. Бутиеро, страстно целуя меня в живот, всегда говорил, что больше всего любит эту родинку. Он старался слизнуть ее своим неутомимым языком и радовался, что ему не удается это сделать. Тогда он тыкал кончиком языка в пупок и щекотал им меня до изнеможения. Когда от щекоточного смеха все внутри напрягалось, когда не было сил более терпеть и я готова была сорваться в истерику, язык Бутиеро вдруг выскакивал из пупка и, оставляя его мокрым, устремлялся знакомой дорогой вниз. Он нагло врывался в темноту, расталкивая вокруг все помехи, и, словно бур от буровой вышки, ввинчивался внутрь меня, заставляя сходить с ума от нехватки воздуха.