Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист (журнальный вариант)

В англичанах я больше всего ненавижу их чрезмерную любезность, это европейские японцы. Вместо того чтобы сказать «пошли вы на хер», они корчат кислую мину и восклицают: «I'm awfully sorry sir but I'm afraid it's not going to be possible at the moment!» [176] «Мне страшно жаль, сэр, но боюсь, что в ближайшее время это невозможно»! (англ.) Рано или поздно преувеличенная любезность перестает отличаться от тотального презрения. Лучше бы уж говорили: «I'm awfully sorry sir but I'm afraid you are going to have to go fuck you mother, indeed». [177] «Мне страшно жаль, сэр, но боюсь, что вам придется отправиться к е… матери, право» (англ.).

Написать книгу, в которой не было бы ни одного пустого слова, – и набить благодаря ей полные карманы.

Меня уверяют, что в книгах Анго есть свой ритм. Значит, если напишешь глупость один раз – это просто глупость. Два раза – повтор. А двенадцать раз – это уже ритм.

Что такое мужская дружба? Петушиный бой? Ревнивое влечение? Скрытое соперничество? Одиночество в компании? Платоническая гомосексуальность? Конкурс пенисов? Тайна сия велика есть. Или нет.

Вдруг бах – и во Франции лето: два месяца ничего не происходит. Я горжусь своей страной, которая может перестать жить с 1 июля по 31 августа. Впрочем, в остальное время года тоже ничего не происходит, но мы делаем вид, что происходит.

Вчера какой-то неонацистский придурок выстрелил в Жака Ширака, чтобы стать знаменитым неонацистским придурком. Еще одна жертва синдрома Герострата. Максим Как-его-там написал в мейле: «Посмотрите завтра телевизор, я стану звездой». Наш долг – не доставить ему такого удовольствия: его фамилию не следует писать. Эрве Фигня вынул свой «лонг райфл» 22-го калибра. Жан-Пьер Кретин вскинул винтовку. «Ура, наконец-то обо мне заговорят!» – воскликнул Серж Отстой. Карабин Филиппа Мудачного выстрелил в пустоту.

В «Падении» Камю нашел фразу про Марка Хренового: «Чтобы добиться известности, достаточно убить консьержку в своем доме». [178] Перевод Н. Немчиновой. Не говоря уже о консьерже Елисейского дворца.

Обедаю в Спероне, у рекламщиков. Они при бабках, их дом из канадского кедра нависает над бирюзовой бухтой. Открытки сюда посылать бесполезно: они в них живут. Корсика – это царство волшебным образом сохранившихся пейзажей, во всяком случае у богачей: красоту берега не нарушают бетонные отели, а в зарослях маки́ не натыканы рекламные щиты «Брикорамы». [179] «Брикорама» – сеть хозяйственных магазинов. Вот почему рекламщики обожают Спероне: это единственное место, где они пока не нагадили. В такой красоте их взгляд отдыхает от уродства, которое они штампуют круглый год.

Падение биржи – отличная новость. Она наказывает скупцов, которые хотели отложить деньги в кубышку. Награждает стрекоз и разоряет муравьев. Ну-ка, быстро проматывайте деньги! Тут даже бережливые не уберегутся.

Все восхитились президентским «Да что вы!» Узнав, что он чудом избежал пули, Жак Ширак вскричал: «Да что вы!» Интересно, что написали бы политические обозреватели, если бы Ширак сказал: «Ух ты!», или: «Меня не парит», или: «Ни хрена себе!», или: «Мне по фигу», или: «Ё-мое!» Лично мне его «Да что вы!» напоминает «Воды-то, воды-то!» Мак-Магона. [180] Восклицание маршала Франции Патриса Мак-Магона при виде разлившейся Гаронны.

Когда девушка говорит, что это смертельный номер, значит, это очень хорошо. Когда женщина старше тридцати говорит, что это смертельный номер, значит, можно умереть от скуки. Следовательно, употребление слов «смертельный номер» помогает определить возраст собеседницы. Эти слова – своего рода углерод-14 современной женщины.

Все хорошо, но дорога в ад вымощена произведениями автофикшн. Рассказывать свою личную жизнь в прессе, так сказать в прямом эфире, – самый жестокий эксперимент. Франсуазе надоело, что она то и дело мелькает на страницах этой книги. Мы все время препираемся по этому доводу. У меня не хватает аргументов для защиты своего дневника. Будь он получше, он бы сам за себя постоял.

Возвращаюсь в Париж, чтобы сделать вид, что работаю. Вместо того чтобы задремывать под баюкающий шум прибоя, мы просыпаемся от гула противоугонных сирен. Я нацепляю рубашку в облипку, с открытым воротом, дизайн Тома Форда для Ива Сен-Лорана. Моя известность сейчас так же безупречна, как и мой загар: какая жалость, что я верный любовник! Сколько блондюшек коту под хвост! Юные создания бьют копытом и хлопают огромными коровьими глазами, глядя на мои бабки. Бери не хочу. На такой жаре мысли из штанов ударяют прямо в голову: если уж потеть, так с пользой, наполняя голодные рты! Я сажусь на диету в тот момент, когда все нажираются до отвала! Лето опасно для счастья, вот почему все супружеские пары расстаются в августе. Лето – это ежегодная оргия, организованная самим Господом! А Париж в настоящий момент просто «Остров искушений». [181] «Остров искушений» – популярное реалити-шоу. Ну и пусть, я выше этого. Верные мужья дарят своим женам прекрасный подарок: они отказывают всем остальным. Верность – это ритуальное жертвоприношение: я кладу ракеты, самолеты и пушки на алтарь нашей атомной страсти. (Это мне напоминает ответ принца де Линя [182] Принц Шарль Жозеф де Линь (1735–1814) – австрийский фельдмаршал, бельгиец по происхождению, дипломат и писатель, личный друг императора Иосифа II. своей жене: «Хранили ли вы мне верность? – Да, частенько».)