Это не самонадеянность и не тщеславие. Я просто знаю, что он связан со мной, что я в его сердце, и он ничего с этим не может поделать. Но и он винит себя. Винит себя в том, что он, как ему кажется, стоит между мной и моей работой, между мной и Луи. Но он не прав. Это мой собственный выбор, мое собственное распутье, где я решаю, что для меня важнее. И для меня важнее ты, Франс.
Лоренс. Маленький Принц, нежный воздыхатель Шопена. Почему я разбил ему сердце?
Ведь Лоренс важен для меня. Важен, как и его музыка. Я так хотел, чтобы он нашел себя. И, кажется, он нашел, так что же случилось? Что его так обидело? Обидело?
Почему я не заметил?
– Не правда. Что случилось, то случилось. Не ешь себя – козленочком станешь. С чего ты взял, что я разбил ему сердце?
– Это было по нему видно. Сам подумай. Он оборвал игру на середине и ушел. А ты его заботливо выпроводил.
– Но…
– Эрик, иногда твоя наивность меня поражает. Ты был… ты был слишком увлечен моим присутствием как таковым. Ты перестал замечать слишком очевидные вещи.
На секунду замираю, и кусочки мыслей, как мозаика, передвигаются, сами собой складываются в ясный вывод: Франс прав. Сердце болезненно сжимается. Хрупкая ваза, Лоренс, рассыпалась на мелкие осколки под моим неумелым взглядом.
Наступило мое время для самобичевания.
Франс подходит ко мне и обнимает. Его мокрые после душа волосы пахнут бамбуком.
Его любимый шампунь. О чем я думаю? Не знаю. В его объятьях мне спокойно. Как будто стена ограждает меня от остального мира. Стена терпимости, источником силы для которой является сам Франс. А когда я обнимаю его, остальной мир становится ему окончательно безразличен, хотя это его безразличие многие путают с моей терпимостью.
В его объятьях мне тепло. Это тепло согревает мое сердце. Это тепло можно озвучить тремя простыми словами: все будет хорошо.
– Тебе надо поговорить с ним, Эрик.
– Кончено я поговорю с ним.
Он обнимает меня крепче.
– Не расстраивайся. Я знаю, что ты не специально. Все еще можно исправить.
Его слова это все что у меня есть.
Наши объятья разорвала трель телефона. Я поднял трубку, с улыбкой проследив заинтересованный взгляд Франса. Да. Именно через эту трубку слышал он Париж так долго…
– Ало?
– Эрик? Ало? Это Адриан. Тут неизвестно что творится! Полный хаос!
– Тише, Адриан. Что случилось?
– Доминик!!! Доминик и Алегра! Они сегодня уволились! Вместе! Они как будто специально ждали! Они умотали в Рим! Уволились! Понимаешь, уволились!
– Адриан, успокойся, пожалуйста.
– Никогда не доверял скрипкам! Слишком порывисты.
– Адриан!
Вздох. Усталое:
– Да?
– Должен быть концерт?
– Да. Завтра утром. Самолет через пять часов. Концерт в Бостоне.
– Я так понимаю, что ты хочешь скрипку из моего оркестра и меня вместо Доминика?
– Эрик, я буду твоим вечным должником.
– Насколько? У меня послезавтра концерт в Гамбурге.
– Сегодня вечером летим в Бостон. Днем и вечером концерт. Позже ночью возвращаемся в Париж. Послезавтра утром ты уже будешь здесь.
– Хорошо… Я посмотрю, что можно сделать.
– Билеты есть. Об оплате – ты же знаешь, в долгу не останусь.
– Перезвони мне позже. Я должен узнать, кто из скрипок сможет поехать.
– Да, да. Спасибо, Эрик!
– Рано благодаришь. Все. Удачи. Перезвони мне.
– Да. Пока.
Черт. Так всегда. Но я просто не могу не помочь.
– Дела?
– Да… Боюсь, мне придется уехать сегодня. Оставайся здесь, в моем доме. Так мне будет спокойнее. Завтра должен придти Лоренс. Скажи, пусть играет Шопена на моем рояле.
– Ты уверен что…
– Я уверен, Франс. Верь мне.
Kapitel 18.
Это определенно было самое необычное ощущение в моей жизни. Проснуться одному в чужом доме, зная, что это теперь и еще на некоторое время мой собственный дом.
Странно и несовместимо, но здесь везде чувствовалось присутствие Эрика. Хотя бы то, что меня разбудила игра на рояле. Я сначала думал, что Эрик вернулся, но потом понял что вместо будильника включилась музыка.
Я посмотрел на часы – восемь утра.
Рано. Не люблю вставать рано. Хотя в принципе неважно.
Вещи были сложены аккуратно. Везде царил милый порядок, что, как мне показалось, для него было довольно странно. Честно сказать, я ожидал обратного – чтобы вещи были раскиданы и в доме царил полный хаос. Но единственное место в доме, где этот хаос действительно царил, это был стол. Он был завален стопками бумаг. В большинстве своем это были ноты. Рядом со столом громоздилась груда книг. Я улыбнулся и сложил книги в несколько стопок. Если я и уважаю какие-то предметы кроме фотоаппарата и всего к нему прилагающегося, так это книги.
Читать дальше