Виктор Левашов - Журналюга

— Сможет, — возразил Тюрин.

— Как, Петрович? Как?!

— Не знаю. Но Кольцов знает. Если он действительно это затеял, знает. То, чего нельзя сделать за деньги, можно сделать за большие деньги. То, чего нельзя сделать за большие деньги, можно сделать за очень большие деньги. А ставка в этой игре — на минуточку — триста пятьдесят миллионов долларов!

— Ты снова рассуждаешь как мент.

— Я рассуждаю как бывший старший следователь по особо важным делам Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями. И уж там я всякого насмотрелся.

— Даже такого? — с иронией поинтересовалась Регина.

— Нет, с таким не сталкивался. Но я уже давно в отставке. А время идет вперед. И новые идеи завоевывают умы.

— Погодите! — перебил Лозовский. — Но ведь новый владелец компании очень быстро поймет, что его кинули!

— Конечно, поймет, — согласилась Регина. — Поэтому Кольцов и пытается впарить компанию «Бритиш петролеум».

— Но они же подадут в суд!

— Это уж точно. И будут судиться. Очень долго. Получая удовольствие от процесса, а не от результата.

— А если «Нюду-нефть» купят наши? Тоже будут судиться?

— Нет, — сказал Тюрин. — Наши судиться не будут.

— Что же мы имеем? — попытался подвести итог Лозовский. — Нет ни одного факта, который эту версию опровергает. Но нет и ни одного, который ее подтверждает.

— Еще не вечер, — неопределенно заметил Тюрин. — Володя, нам пора, человек ждет.

— Едем. Региночка, детка, огромная к тебе просьба. Пройдись по «Игре в „семерочку“» рукой мастера. Статью нужно доделать как можно быстрей.

— Для Попова? — удивилась Регина.

— Для генерала Морозова. Петрович отвезет ему статью сегодня вечером.

— Сегодня не получится. Завтра.

— Значит, завтра. Сделаешь?

— Шеф, ты злоупотребляешь моим ангельским терпением.

— Такое уж я говно, — со вздохом сказал Лозовский. — Злоупотребляю. Но — любя.

— Это единственное, что тебя оправдывает. Ладно, сделаю. Так и не скажете мне, в чем дело?

— Обязательно скажем, — заверил Лозовский. — Когда сами поймем.

— Поедешь на своей тачке, а я на своей, — сказал Тюрин, когда они вышли из лифта. — Мне нужно будет потом отвезти этого человека домой.

— Что за дела? — спросил Лозовский. — Теперь-то можешь сказать?

— Плохие дела, Володя. Очень плохие. Навел я кое-какие справки. Кольцов вылетел в Лондон три дня назад. Вчера утром вернулся и сразу же улетел в Тюмень.

— А Стас?

— Ни три дня назад, ни позже гражданин Российской Федерации по фамилии Шинкарев государственную границу Российской Федерации не пересекал.

Темно-вишневая «Вольво-940» Тюрина остановилась возле проходной ГУВД Москвы на знаменитой Петровке, 38. Лозовский припарковал свой джип сзади и вышел из машины.

— Знакомьтесь. Подполковник Саша Муравьев, второй отдел МУРа, как говорят: убойный, — представил Тюрин поджидавшего их человека лет сорока в заурядной кепке и турецкой дубленке. — А это мой шеф, журналист Володя Лозовский.

Подполковник Саша Муравьев пожал Лозовскому руку, потом посмотрел на тюринскую «Вольво» и на «Ниссан-Патрол» Лозовского и покачал головой.

— По-моему, я выбрал не ту профессию, — проговорил он и полез в услужливо открытую перед ним Тюриным дверь «Вольво».

Через полчаса, поторчав в пробках на Ленинградском шоссе и покрутившись на прилегающих улицах, машины въехали в ворота больничного комплекса и остановились возле служебного здания в глубине двора. Лозовский сразу понял, что это за здание — морг.

Подполковник Муравьев зашел в кабинет дежурного врача, через несколько минут вышел и жестом предложил Тюрину и Лозовскому следовать за ним. Врач ввел их в просторное, ярко освещенное холодным светом люминесцентных ламп, стерильно чистое помещение с воздухом без запахов, но словно бы обезжизненным, мертвым. В стене были морозильные камеры, похожие на ячейки вокзальных автоматических камер хранения, только размером побольше.

— Неопознанный, поступил три дня назад днем, — кивнул врач санитару. Тот выдвинул из ячейки каталку и привычным жестом раскрыл «молнию» черного пластикового мешка. Узкая глубокая рана страшно зияла на лбу от левой брови до аккуратного пробора в черных волосах на сером, как булыжник, каменном даже с виду лице.

Это был Стас Шинкарев.

— Чем это его? — проявил профессиональный интерес Тюрин. — Неужели кастет?

— Кастет, — подтвердил Муравьев.

— Надо же. Редкость по нынешним временам.