Идо Нетаньягу - Итамар К.

— Ну кому я могла рассказать? — ответила Рита вопросом на вопрос и положила себе спаржи.

— Позавчера я встретился с Каманским. Он упомянул «Возвращение Моцарта». Прямо так и сказал.

— Правда? Он заинтересован быть продюсером фильма?

— Он говорил об этом как о чем-то решенном, как о картине, которую мы будем снимать после «Lieder».

— Потрясающе! — Взволнованная Рита подняла свой бокал. Увидев, что Итамар не следует ее примеру, спросила: — Ты хочешь, чтобы я пила одна? — и терпеливо подождала, пока Итамар тоже поднимет бокал. — За «Возвращение Моцарта»! — провозгласила Рита, и они чокнулись.

— Не знаю, напишу ли я такой сценарий. — Итамар поставил свой бокал, не отпив из него. — Это просто идея, однажды пришедшая мне в голову. Возможно, мой второй фильм будет вовсе не о Моцарте. Не исключено, что я сделаю «Возвращение Бетховена» со сценой, где вернувшийся к нам маэстро ерзает в кресле, обнаружив, что ему приписали какую-то возлюбленную, о которой он не имел понятия. Или же сниму ленту на совершенно другую тему. Об академии, например. Об Израиле. «Итамар в стране чудес». Или «Странные времена». Что скажешь?

Рита засмеялась:

— Прямо так?

— Именно.

— Как будто кто-то позволит тебе здесь снять такой фильм.

— Это просто идея.

— А я думаю, что «Возвращение Моцарта» — замечательная идея.

— Никому, кроме тебя, я не рассказывал об этом.

— Ты уверен?

— Стопроцентно.

— Постарайся вспомнить. Может быть, Нурит?

— Вот уж последний человек, которому я бы стал рассказывать.

— Почему? Она говорила с тобой о своем фильме. Вполне естественно, что и ты упомянул об идее своей следующей картины. Кстати, мне уже успели настучать. Мол, между вами что-то есть.

— Ничего между нами нет. Она вообще не мой тип. Кроме того, на мой вкус, слишком тощая. И почему кто-то должен доносить тебе именно обо мне?

— Ты уверен, что она тебе не нравится? А как насчет других женщин?

— Что за странные мысли? Никого, кроме тебя, у меня нет.

— Даже если есть — не страшно. Только скажи мне. У меня, конечно, нет никого другого. Связь между нами так сильна, что я даже на минуту не смогла бы думать ни о ком, кроме тебя. Я полностью тебе верна. Но если тебе вдруг приглянется кто-нибудь, например, моложе меня…

— Но мне это не нужно! — беспомощно сказал Итамар.

В этот момент официант принес им кока-колу. Когда он ушел, Итамар вернулся к прежней теме:

— Так ты никому не рассказывала о «Возвращении Моцарта»?

Рита положила вилку на тарелку.

— Ты что, полагаешь, будто я болтаю о твоих идеях по всем углам? — обиделась она.

— А как насчет твоего кинофакультета? Там ты вполне могла бы рассказать…

— Ни одному человеку на факультете я ничего не говорила. И вообще, я была очень занята своим проектом: «Женщина как сексуальный объект в израильском кино». А ты даже не знал, что я закончила писать эту работу, верно? Разумеется, не знал. Ты никогда не спрашиваешь меня о том, чем я занимаюсь, о моих делах на курсе. Никогда!

— Я действительно виноват, но у меня сейчас столько забот, что я просто забыл.

— Иногда ты бываешь страшным эгоистом! В отличие от меня: я — то как раз интересуюсь всем, что ты делаешь.

— Я очень ценю это, Рита, и на самом деле интересуюсь всем, что связано с тобой. Правда, чем ты сейчас занята? Расскажи, что делается на факультете.

— Немного поздно вспомнил, а? Но если ты действительно хочешь знать, то у меня был страшный кризис. Но зачем тебе знать? Если бы тебе это было не безразлично, ты давно бы уже понял, что со мной происходит.

— Я не имел понятия… — Итамар попытался защищаться. — Что случилось?

— Вот именно, ты не имеешь понятия! В этом-то вся проблема. К твоему сведению, я решила прекратить учебу. Из-за тебя.

— Из-за меня?

— Да, из-за тебя. Когда я сравниваю то, что я делаю, с твоей работой, с твоими стремлениями, моя жизнь кажется мне ужасающе ничтожной. Ты знаешь, я была счастливейшей из женщин, пока не встретилась с тобой. Моя жизнь казалась мне такой полной, а ты разрушил ее.

— Рита, не говори так! — взмолился он.

— Но это правда. С тех пор как ты вошел в мою жизнь, я мучаюсь. Подвергаю сомнению все, во что верила прежде. Ты сделал меня несчастной. И хуже всего то, что мне не с кем об этом говорить.

— Ты можешь говорить со мной.

— Но ты такой замкнутый! Ах, если бы ты был немного более открытым по отношению ко мне. А Гади? Гади трудно понять, что со мной происходит. Как я могу объяснить ему, что меня так волнует все, связанное с тобой?