Франц Холер - Президент и другие рассказы, миниатюры, стихотворения [Сборник]

Не является ли это старым номером моего велосипеда, спрашивает он.

Нет, отвечаю я, я его нашел и взял с собой.

Где это случилось, хотел бы он знать, и я рассказал ему историю этой находки, так, как это было.

Он хотел бы оставить этот номер для доследования, сказал он, пожалуйста, сказал я, он может вообще его себе оставить, мне он не особенно важен, нет, мне его вернут, как только доследование будет закончено, мне его даже могут на этот раз вернуть по почте, сказал он вежливо, теперь я только должен подписать квитанцию, что я доверяю ему находившийся в бумажнике следующий предмет: 1 велосипедный номер ZH 87, 912 628.

Лучше бы я ничего этого не удостоверял, но что было делать? Хотя я обозначил себя нашедшим этот номер, а не владельцем, возможно, мне следовало бы особенно настаивать на этом, но подумай сам, мог бы ты здесь почуять что-то подозрительное? Хорошо, ты, пожалуй, мог бы, ты в своей профессии склонен видеть только зло и коварство в человеке, я же скорее расположен находить в нем его добрые стороны. Потому я и не смог избежать этой ловушки.

Можешь себе представить, какой для меня стало неожиданностью, когда мне вскоре после этого позвонили из кантональной полиции Цюриха и какой-то господин Грендельмайер попросил меня незамедлительно явиться туда, чтобы ответить ему на несколько вопросов, которые он хочет задать мне в связи с принадлежащим мне велосипедным номером. Если же мне это будет неудобно, он сам зайдет ко мне.

Так как мне не особенно приятно видеть полицию в моем доме, я пришел туда сам.

Грендельмайер, рядом с которым за компьютером сидела помощница, извинившись за беспокойство, обратил мое внимание на то, что это будет полицейское дознание, так что все, что я здесь скажу, может быть использовано в суде, в том числе и против меня, или что-то в этом роде. Я имею также право отказаться от показаний. Для этого нет никаких оснований, заметил я, во всем, что касается этого велосипедного номера, мне вовсе нечего скрывать, и мне как пастору собственно не стоит угрожать судом, чтобы я не стал врать. Когда я спросил, в чем здесь, в конце концов, дело, он ответил, что речь идет об убийстве Кавьецелей в 1987 году. Мне показалось, что я ослышался. Об убийстве? Какое отношение к этому убийству имеет велосипедный номер, спросил я.

16-го июня 1987 года, сказал он, в одном загородном доме недалеко от города Бахтеля были застрелены два человека, супружеская пара Кавьецелей, и около этого дома был найден велосипед, который числился как угнанный, без номерной таблички, но по страховому свидетельству его номер был установлен, и это был именно тот самый из моего бумажника, и мне снова показали эту табличку, которая теперь вдруг стала вещественным доказательством. Так как это дело осталось до сих пор не раскрытым, эта табличка приобретает особое значение, и он хотел бы попросить меня еще раз объяснить подробно, как ко мне попал этот номер.

Я вспомнил об этом кровавом преступлении, о котором в свое время много говорили, это была весьма почтенная супружеская пара, у них не было обнаружено ни каких-нибудь врагов, ни подозрительных связей. Мне стал понятен интерес следствия к моей находке, и, пока помощница бегло стучала по клавиатуре компьютера, я еще раз изложил всю эту историю для протокола.

Стоял ли я один в конце перрона или возможно там мог находиться кто-нибудь еще, хотел уточнить Грендельмайер.

Нет, сказал я, я там был один, и здесь я вдруг заметил, что он ищет свидетелей, что он мне, очевидно, не доверяет.

Был ли я уже в 1987 году в сане священника, спросил он затем, на что я ответил утвердительно и назвал место: город Винтертур.

«Ага», — вот все, что он мне на это ответил.

И тогда прозвучал вопрос, решающий вопрос, который он задал вполне буднично: «Вы случайно не помните, где вы были вечером 16-го июня 1987 года?»

«Да послушайте, — сказал я. — Вы же не можете приписать мне участие в убийстве только потому, что я нашел где-то велосипедный номерок и вместо того, чтобы выбросить его, взял с собой, потому что он совпал с годом рождения моей дочери»?

Ему весьма жаль, сказал на это Грендельмайер, но им приходится теперь внимательно изучать каждый след, прежде всего потому, что через три года истечет срок давности и для них каждое нераскрытое и оставшееся безнаказанным убийство остается бременем, и не только для них, для полиции, добавил он, но и для всего общества.

Мне это понятно, и я сказал ему, — лучше бы я тогда прикусил себе язык, — но я сказал это как возмущенный праведник, который вдруг попал под полностью необоснованное подозрение, итак, я ему сказал: где я был семнадцать лет назад в какой-то день, я вряд ли, как, впрочем и любой, так сразу могу вспомнить, но, так как я храню все мои записные книжки, мне не будет стоить труда это установить. Я посмотрю дома и сразу ему позвоню.