Пол Стретерн: Сартр за 90 минут

Военными успехами Сартр не блистал, но со временем ему удалось перейти в метеорологическое подразделение, где инструктором был его друг Арон. Вместе они осваивали премудрости метеорологии, а вне службы запоем читали - все, что попадало под руку, от философских трактатов до детективов. Время от времени Сартр застывал над открытой страницей: он думал. Бобр получала (и посылала) пространные послания почти ежедневно; в них оба, как правило, делились друг с другом своими теоретическими размышлениями. А по уик-эндам встречались. Обычное приветствие Сартра было таким: «Я тут новую теорию создал…»

На самом-то деле, он занимался чем-то совсем противоположным: разрушал одну теорию за другой. Декарт был признан устаревшим, Кант - неадекватным, Гегель оказался воплощением буржуазности.

Собственно, никто из традиционных философов не мог соответствовать реалиям XX века. Напряженное самонаблюдение привело Сартра к психологии, затем какое-то время он был очарован Фрейдом. Но в конце концов и Фрейд впал в немилость: психоанализ отрицал свободу разума. Когда интеллектуальные доктрины пали одна за другой, осталась единственная ценность - индивидуальная свобода.

Планам чтения лекций в Японии было не суждено сбыться, поэтому, вернувшись из армии, Сартр стал преподавателем в Ле Гавре, провинциальном портовом городке. Блистательный парижский студент был тут «не как все»: этого было достаточно, чтобы нравиться студентам, но недостаточно, чтобы уволиться. Однажды в выходные он пил абрикосовый коктейль за столиком кафе на Монпарнасе, рядом были де Бовуар и Арон. Сартр говорил о своей неудовлетворенности философией - она никогда не сможет «поймать» реальную жизнь. Арон не согласился: разве он не слышал о немецком философе Гуссерле и его феноменологии?

«Видите ли, мой юный друг, если вы - феноменолог, вы можете говорить хотя бы вот об этом напитке, и это тоже будет философией». Сартр зачарованно слушал. Речь шла о такой философии, которую он искал, - философии отдельного человека, его существования в этом мире. Сартр выхлопотал грант на изучение работ Гуссерля и в 1933 году уехал на год в Берлин, в Институт Франции.

Основным понятием философии, которой заинтересовался Сартр, был экзистенциализм.

Ввел его датский философ и религиозный мыс литель XIX века Кьеркегор. Он считал, что философия должна изучать «индивидуальное существование ». Настоящее философствование не имеет ничего общего с бесстрастным созерцанием мира и попытками рационального постижения «истины». Для Кьеркегора истина и опыт неразрывно связаны. Нужно отказаться от рассмотрения философии в качестве точной науки.

Раньше основой философии была теория познания, которая изучает основания нашего знания.

Однако Кьеркегор настаивает на том, что «быть человеком » - это больше, чем «мыслить». Мы не являемся «мыслящими головами», к которым прицеплены в качестве довеска еще и тела. Человеческие существа - это не просто, и даже не в первую очередь, существа познающие. Эти существа желают, выбирают, действуют, страдают, испытывают самые разные эмоции, и из всего этого состоит их опыт. И только все это вместе означает «быть человеком».

Вот такое бытие и должна изучать философия согласно Кьеркегору. Это будет «философия существования », то есть экзистенциализм.

Философия Кьеркегора подчеркивает иррациональный момент человеческого существования, ставя таким образом предыдущую философию с ног на голову. Вот типичное для него высказывание:

«Первое, что нужно понять: мы не в состоянии познать что-либо». С его точки зрения, субъективность - единственная истина. (Истина, таким образом, становится субъективной.) Философия не должна ставить целью объяснение или светить своим фонарем во тьму мира, она должна пролить свет на само человеческое существование.

Мы должны «стремиться стать этой жизнью, осознающей саму себя».

Здесь экзистенциализм сталкивается с первыми реальными трудностями. В попытке объяснить себя он уподобляется змее, глотающей свой хвост. Отказавшись от жесткости теоретической мысли и аргументации, он остановился на понятиях и аргументах неясных и расплывчатых. С точки зрения рационализма, подобные аргументы просто беспомощны.

Но Кьеркегору не страшны такие обвинения.

Он продолжает утверждать: вместо того, чтобы иметь дело с абстрактными принципами, мы должны сконцентрироваться на конкретности опыта и его человеческой природе. Только таким путем мы можем реализовать нашу свободу. Правда, когда мы испытываем это «чувство возможного» оно может превратиться в «чувство ужаса». И все же этот ужас равнозначен реализации свободы выбора.