Дарья Асламова - Записки сумасшедшей журналистки

– А ты носил с собой ножик?

– Еще бы.

– За что тебя посадили?

– Как в те времена можно было жить, не нарушая законов? Я работал в Росконцерте.

Чтобы решить какие-то вопросы, всем надо было дарить букеты и конфеты. Это требовало денгг,расходы надо было как-то оформлять, и я выписывал липовые накладные на погрузочно-разгрузочные работы.

– И за это взяли?

– За это дали!

– От чего бы ты предпочел умереть?

– От пули. Этого недолго ждать: через месяц меня должны убить. Может быть, ты тот счастливый журналист, который опубликует последнее интервью Рудинштейна.

– Кому же ты мешаешь?

– Этого я не скажу. Хотя причина в таких случаях всегда одна – деньги. Такой раскрученный фестиваль, как "Кинотавр", может и должен приносить деньги. Есть структуры, которые хотят прибрать его к рукам, чтобы извлечь из него максимальную прибыль. Единственное, что меня радует в этой ситуации, – то, что я не испытываю чувства страха.

– Если ты говоришь мне, журналистке, своем предполагаемом убийстве, значит, ты рассчитываешь на защиту?

– Нет, если бы я защищался, я бы наговорил гораздо больше.

– Ты жизнелюбивый человек и совсем не похож на жертву. Меня удивляет твое спокойствие.

– Может быть, я спокоен потому, что мне уже неинтересно жить, нечего узнавать, – все познано. А смерть от пули – легкая и быстрая, не худшая из смертей.

– Я бы предпочла смерть во время оргазма.

– Я читал один порнографический роман, в котором главная героиня, испытав все виды любви, решила умереть на пике оргазма. Она ввела в вибратор цианистый калий вместо обычного молока, имитирующего сперму. И в самый острый момент нажала на кнопку.

– Что или кого ты не любишь в жизни?

– Жидов. Есть понятия "еврей" и "жид". Еврей – это человек, который не мешает людям жить. У меня есть чувство вины перед этим государством, еврейское чувство вины за концлагеря, которые мы возглавляли, за революцию.

– Неужели ты вправду считаешь, что евреи сделали революцию? Это абсурд.

– К сожалению, нет. Так сложилась история, что, распространившись по всему свету, мы принесли ему много благ. Но нам приходилось бороться за свое выживание, и во имя этой цели мы Устроили эксперимент на 70 лет. Есть такая птичка-воробей, ее называют "Жид". Он везде клюет, во все вмешивается, повсюду мельтешит, у него одно желание – урвать. Нет ощущения своего кусочка. Что такое родина? Это не место на карте, это парадное, где ты первый раз обнял девушку или распил с друзья-ми бутылку портвейна, это улочка, где ты кому-то дал в морду или тебе дали. Родина – это сентиментальность. Меня трудно вытащить отсюда. У меня вся семья уехала, а я остался. Так вот, жид – это человек без чувства родины, которому абсолютно на все плевать. А еще – это чувство зависти. Жидом может быть человек любой национальности.

– Ты не слишком откровенен со мной.

– А я хочу, чтобы оставалась недосказанность. Это прием фильмов Тарковского. У тебя никогда не было такого ощущения? Вот ты смотришь в окно, на улице стоят два человека и разговаривают. По их жестам и мимике ты сам придумываешь их диалог. То же самое у нас с тобой, договаривай за меня. А вообще на все твои вопросы у меня есть универсальный ответ: "В моей жизни было все".

Вопросы дрянной девчонки: Борису, Краснову

Он из тех, кто уже осыпан золотом славы и известен всей богемной Москве. Ни одно крупное шоу в столице не обходится без его участия. Его имя на афише – знак престижности и дороговнзны представления. Четыре пары "отрубленных рук", символизирующие четыре национальные премии "Овация", пылятся в его кабинете.

Кипучая энергия его мыслей и прихотливое воображение выливаются в сумасшедшее количество проектов – декорами к сольным концертам всех самых крупных "звезд" в стране, оформление самых популярных телепередач, международных фестивалей и презентаций. Предмет его гордости – декорации к гала-концерту Майи Плисецкой в Нью-Йорке.

Его зовут Борис Краснов. Чистая лиса и бесовски талантлив. Темперамент авантюриста, великолепная дерзость провинциала, покорившего Москву, быстрота в мыслях и движениях, отчаянно продувной вид. "Я лучший шоу-дизайнер шестой части суши! – кричит он по мобильному телефону очередному заказчику. – У меня нет конкурентов!" Его неколебимое сознание собственной неповторимости гипнотически действует на окружающих. Он словно на шарнирах, подвижный, как ртуть, хваткий, как осьминог. Под слоем кожи у него натянуты голые электрические провода – он весь, от макушки до пят, вибрирует от тока жизненных сил. Кажется, Краснов растрачивает больше энергии, чем необходимо. В нем все бродит, бурлит, пенится. Его патологическая артистичность выливается в Шумные эскапады и ребячества. Он так долго существует среди декораций, что давно уже путает театр и жизнь. Он любит петушиться и склонен к небезопасным чудачествам, противоречить ему Невозможно – он тут же ошпарит вас потоком безупречно исполненной ярости. В последнюю Нашу встречу он грозился метнуть в меня тяжелой хрустальной пепельницей. Впрочем, сотрудники Бориса Краснова, в отличие от слабонервных посетителей, давно не реагируют на экстравагантные выходки своего босса. Его любовь к площадному фольклору приводит меня в восторг, но, к сожалению, это нецензурное красноречие нельзя процитировать, не рискуя оскорбить нежные читательские уши.