Борис Евсеев - Чукотан

Э-кин слова энкавэдиста засек, к встрече с американкой подготовился. Теперь оставалось найти деньги особоуполномоченного Временного Приамурского правительства Хрисанфа Бирича…

Скит и прощение

Выкван Иванович увидел Ёлку-Ленку и остолбенел. Мысли под форменной фуражкой понеслись быстро и врозь. Однако охотничья опаска взяла свое: он решил хоть чуток выждать и на всякий случай стал втихаря озираться по сторонам. Когда засек: Ёлку-Ленку закинул в служебную машину следователь Э-кин, представил себе все предстоящее в картинках и звуках…

Холодной июльской ночью, при слабо стонущем ветерке из тундры, по недавно построенному мосту через Казачку шел он ко все тому же дому на левом берегу реки. Правда, теперь здесь был не Арестный дом, а ДОПР… Все, что произошло до этого, было обставлено как бестолковщина и головотяпство Э-кина.

Еще вечером капитан погранвойск НКВД СССР Выкван Иванович О., находившийся в очередном служебном отпуске, напоил товарища Э-кина допьяна. Пили в том же кабинетике, выходившем окнами на Анадырский лиман. Выкван убеждал следователя передать американку на время, для выяснения некоторых обстоятельств, пограничной службе. Выказывая особое уважение и дружеские чувства, подарил Э-кину СШ-36 – красноармейский стальной шлем образца 1936 года. Э-кин с детской радостью надел подарок на голову и так в стальном шлеме и започивал. Но перед тем, как, по его любимому выражению, «заехать к сонникову», записку о передаче задержанной все ж таки нацарапал. Показал и американский паспорт, временно отобранный у гражданки Бирич. Даже опьянев, хитрый Э-кин думал о том, что чукча-простак может в дальнейшем пригодиться: и места, указанные американкой, знает, и свалить на него в случае чего все можно будет – погранец, мать его, что с него возьмешь!

Теперь с экинской запиской и американским паспортом в кармане Выкван Иванович вышагивал по мосту к бывшему Арестному дому.

Но и записка не понадобилась. Внешнюю охрану он прошел легко, а внутри увидел: дверь в камеру открыта, на полу без сознания лежит охранник. Одна нога перекинута через порог, другая подломилась. Ёлка-Ленка стоит в углу и, удивляясь самой себе, таращит глаза: что, мол, я, несмышлеха, наделала?..

– Ты, Чукотанчик?

– А то кто еще.

– Меня теперь расстреляют?

– Мы не только расстреливаем. Не все у нас тут вроде Э-кина… У тебя, Ёлка, шрам над губой… Раньше не было.

Согнутым указательным пальцем он едва-едва дотронулся до надгубья, но оробел, руку сразу убрал.

– Много чего за это время у меня появилось…

– А японскую борьбу ты, вишь, не забыла…Ладно, потом. Живо за мной!

На складской гражданской полуторке Выкван Иваныч довез Ёлку-Ленку до какого-то неблизкого стойбища. Настало утро. Карликовый ольховый лес был весь сплошь покрыт зеленовато-бурой листвой. Елена вздохнула свободней.

– Отсюда пешком до тайного места идти надо. Часа два топать придется. Сможешь, однако?

Прошло часа полтора, мелькнуло озеро, потом – невысокие даурские лиственницы, несколько карликовых берез. Елена засмотрелась, перецепилась ногой за какой-то торчавший вбок корень, упала и, ударившись головой чуть повыше того места, до которого недавно дотрагивался Выкван, потеряла сознание.

Очнулась она в каком-то непонятном месте. Яранга не яранга, дом не дом: потолка не видно – весь в зеленых ветвях, стены доверху березовыми поленьями заложены…

Было темно, пахло сладкими могильными травами, длинная борода наклонившегося над ней человека щекотала дымком, отдавала паленой шерстью.

– Куда это… Куда я попала?

– В скит молельный ты попала, детуля.

– Что это за скит такой?

– Временный скит у нас, детуля, временный. И никто про него не знает.

– Теперь что со мной будет?

– А это как Бог-Жизнь решит. Зашиблась ты маненько. А если уж не тая говорить, сильно зашиблась. Вылечишься – куда надо тебя и отправим.

– А мне куда надо? Скажи, дед! И Выкван где?

– Уехал он. Нельзя ему тут…

– Мне-то куда теперь деваться?

– Домой в Америку, куда ж еще. Расстреляют тебя здесь – и квит.

– Пускай расстреляют. Сама давно к стенке рвусь. А все не получается!

– Так не годится, детуля. Надо будет, тебя Бог не то что к стенке – в мерзлоту вечную на триста лет закопает и живой оттель вынет. На то он Бог-Жизнь и есть.

– Что это еще за Бог-Жизнь?

– Не знаю. Знал бы – уже на небесах обретался.

– Ты беспоп о вец, раскольник?