Эрве Базен - Встань и иди

Неделю спустя он заявил, что меня надо показать консультанту. Сначала я противилась, но он и Матильда так меня уговаривали, что в конце концов я уступила их настояниям. Доктор Кралль, с которым Паскаль должен был договориться о лечении Клода, дал согласие заняться также мною, и четырнадцатого февраля, в день святого Валентина, вся хромоногая компания отправилась к нему. Паскаль записал нас на прием. Поскольку колымага Ренего вышла из строя. Люк в последнюю минуту спас положение, преодолев свою неприязнь и одолжив машину у Нуйи. Матильда несла ребенка. Козел и мадемуазель Кальен не отходили от меня ни на шаг. Что за мобилизация всех сил! Мне было нелегко выносить такую заботливость. Сколько ни уговаривала я себя, что она делает менее заметной мою заботу о других, я чувствовала себя ужасно неловко, как павлин в вороньих перьях.

Час спустя, осмотренная, ощупанная, проверенная со всех точек зрения, выдав все секреты своих рефлексов, я ждала приговора в обществе мадемуазель Кальен, моей тети и медсестры, которая белым карандашом помечала мои рентгеновские снимки. Врачи ушли совещаться в примыкающую к кабинету комнату, служившую раздевалкой. Их совещание затягивалось и, судя по покашливанию Козла, доносившемуся из-за перегородки, к окончательным результатам не приводило. Лежа в рубашке на диванчике, я с нетерпением ждала конца: Клод остался в приемной с Люком, а я была не слишком уверена в том, что это удачное сочетание. Когда дверь наконец открылась, Матильда сразу начала плакать. В самом деле, прогнозы не сулили ничего хорошего. Ренего дергал себя за бородку и вытягивал шею, словно хотел преодолеть свое беспокойство. Что касается доктора Кралля, Геркулеса с пышущей здоровьем физиономией, но холодными глазами, то он напускал на себя преувеличенно безразличный вид, нанизывая фразы, которые должны были подготовить почву:

— У нас еще недостаточно симптомов, а тем, которые имеются, мы сможем дать оценку лишь со временем. Однако можно сказать уже сейчас, что мы, мой коллега и я, сожалеем о невозможности закончить наш осмотр на особенно оптимистической ноте.

Положив руку на подбородок, он массировал себе нижнюю челюсть. Вторая рука неопределенно загребала воздух.

— Спинной мозг поражен, и, несомненно, давно.

— Во время бомбежки! — нервно вставила Матильда, дергая за цепочку.

— Возможно, — продолжал доктор Кралль. — Таково мнение и доктора Ренего. Я не совсем разделяю его точку зрения. Так или иначе, болезнь прогрессирует. Вашей племяннице было тяжело ходить, теперь она с большим трудом стоит. Один из ее суставов сильно распух. Она не ощущает ожогов. Она перестаёт владеть руками. Самое неприятное то, что, как установлено прослушиванием, у нее несколько учащенное сердцебиение.

Он старательно избегал медицинских терминов. Во многих семьях считают, что слово может изменить ход событий, что оно обладает магической силой; вот почему Матильда потребовала:

— Скажите же наконец, доктор, как называется ее болезнь?

Но специалист, казалось, не столько боялся поставить диагноз, сколько поставить его без полного основания. Кроме того, его смущало мое присутствие.

— Терминология — это еще не медицина, — проворчал он. — Вы поймете не многим больше, если я огорошу вас латинским словом, которое вам ровно ничего не скажет. Как и многие другие болезни, перед которыми наука пока бессильна…

— Бессильна! — неожиданно воскликнула мадемуазель Кальен, натягивавшая перчатки.

Ренего бросил на нее повелительный взгляд. Служащие социального обеспечения и врачи принадлежат к одному лагерю, трудятся на одном поприще, действуют одинаковыми методами — не спеша и немногословно. Правдой надо лечить, как лечат бешенство бешенством: все увеличивающимися дозами, создающими иммунитет. Матильда могла вынести только такую дозу.

— Мы опасаемся, что ваша племянница может стать полным инвалидом. Теперь я хотел бы посмотреть ребенка… Мишлин, — добавил он, обращаясь к своей ассистентке, — сходите за ним. Потом перейдите с мадемуазель Орглез в маленькую комнату и помогите ей одеться.

От меня избавлялись, чтобы говорить открыто. Мне приходилось убираться. На мое счастье, когда я была одета, сестра, усадив меня в кресло, извинилась и ушла — ее ждала работа в другой комнате. Оставшись одна, я тотчас же поднялась, опираясь на костыли. Пушистый ковер заглушал их постукиванье. Удивляясь, что я не слышу больше голосов из кабинета, я тихонько толкнула дверь — там никого не было. Все перешли в рентгеновский кабинет, оставив дверь приоткрытой. Я спокойно могла подойти ближе. По всей вероятности, я пришла слишком поздно, уже к выводам.