Феликс Рахлин - Грудь четвертого человека

Однако пока что – "нале-во! Шагом – марш!" – команда последовала привычная и выполнимая, и взвод деловито зашагал к переправе.

Там мимо берега, таща на себе сломанные ветки, целые стволы бурелома и всякий плавающий хлам, стремительно неслась река, в которой невозможно было узнать тот меленький, воробью по колено, ручеек, через который машины шутя переезжали еще несколько дней назад. На другом берегу этого довольно широкого потока видна была группа людей, среди которых мы увидели и нашего Матушу.

В это время с нашей стороны в воду въехал большой гусеничный тягач. Офицер, распоряжавшийся спасательной операцией, полусерьезно, полушутя спросил:

– Ну, орлы, кто возьмется доставить туда питание?

Без памяти обрадованный, что не придется отыскивать

"плавсредства", я взял из его рук наволочку с харчами, взгромоздился на тягач, который легко пересек стремнину, и завтрак на всю компанию робинзонов был передан мною из рук в руки Юре Веснину.

Застрявший грузовик, с которого спасся сам и спас всех других

Мордхэ Нудельман, ночью перевернуло и унесло. Потом его, сильно помятым о камни, обнаружили метрах в 600-х ниже по течению реки.

А вода все не убывала, и в положении бедствующих оказались все находившиеся на полигоне воинские части. Запасы круп и, может быть, консервов здесь были, но возникла острая необходимость в хлебе.

Легче всего решить проблему оказалось нам – зенитчикам ближайшей к полигону дивизии: ее командир, генерал Слюсаренко, приказал доставить нам хлеб из Покровки на дивизионных самолетах. В его распоряжении было два маленьких самолетика – таких, какие в народе называют "кукурузниками". Вдруг командир нашего полка приказал выложить на большом поле, зеленевшем совсем близко от палаток, букву

Т из белых простыней. Солдаты весело и дружно выполнили приказание, после чего поступила команда: всем покинуть поле. Мы решили, что самолеты прилетят и сядут на поле, а нам предстоит их разгрузить.

Они действительно оба прилетели, покружились над подготовленной посадочной площадкой и улетели обратно. Но вскоре вернулись, на бреющем полете пролетели над полем и… выбросили на него по мешку свежевыпеченных буханок! Каждый мешок, ударяясь о землю, лопался, и содержимое фонтаном взлетало на воздух, кусками разлетаясь вокруг.

Самолеты улетали за следующими мешками, а мы толпой бежали на поле – собирать "урожай".

Примечательно, что никто не клал себе в рот ни крошки. Хлеб, оприходованный начальником ПФС (продуктово-фуражного снабжения) полка, выдавался затем, как обычно, в столовой на завтрак, обед и ужин.

Вскоре мы вернулись на зимние квартиры. У меня к этому времени образовалась на шее у подбородка огромная флегмона. Командир полка, оправдывая свое прозвище "Батя", повстречав меня однажды, ужаснулся величине опухоли и приказал мне немедленно обратиться в медсанчасть.

Полковой врач, не взявшись лечить такой огромный абсцесс, немедленно отправил в медсанбат, где я и пролежал около месяца. Флегмону мне оперировали, след от нее остался на всю жизнь.

В медико-санитарном батальоне дивизии мне пришлось лечиться дважды. В первый раз я туда попал по возвращении из отпуска. Уехав из Харькова с очередным фурункулом на ноге, я с ним намучился еще в поезде, а по приезде стал лечиться в полковой медсанчасти.

Санинструктор Михеев, удалив наклейку, присохший к коже клеол принялся оттирать, за отсутствием спирта, авиационным бензином – и внес инфекцию. Старший лейтенант Мищенко самостоятельно справиться с лечением не мог – и отправил меня в кожно-венерологическое отделение медсанбата – к подполковнику медицинской службы Дороганову.

Добряк подполковник лечил основательно, но медленно. С месяц я у него тогда провалялся, он применил и аутогемотерапию (внутримышечное вливание мне моей же, взятой из вены, крови), но от фурункулеза вылечить не мог – один за другим выскакивали и донимали все новые чирьи… Избавился от них только по возвращении из армии, да и то не сразу.

Медсанбат для всей дивизии играл роль своего рода районной больницы. Вплоть до того, что один из хирургов, майор Полтавцев, специализировался как гинеколог, обслуживая офицерских и старшинских жен. Говорили, что и аборты делает, – а кто бы еще мог за них взяться в тех местах?!

Любопытные типы там мне повстречались. Забавных историй наслушался. Рядом со мною лежал татарин Самигуллин – тот, к кому, если помните, обратилась прибывшая к мужу молодая жена: мол,