Николай Соловьев - Северка

Иногда дежурная смена ночью, в мороз тихо заходит в караульное помещение, проникает в комнату отдыха и укладывается на полу под топчанами. На топчанах в это время спит другая смена. Такой приход возможен, если с нами не строгий лейтенант. Если он спит в своей комнате. Мы, конечно, соблюдаем осторожность, на всякий случай.

Однажды мы с Васькой зашли и завалились каждый под свой топчан. В шинелях, автоматы сбоку. Затихли. Вдруг дверь открывается, полоска света упала на пол. Вижу сапоги лейтенанта Мишкина. Кажется, мои сапоги, торчащие из-под топчана, он заметил тоже. Постоял, ничего не сказал и ушел. А ведь мог и пристрелить. Кстати, один капитан рассказал нам как-то, что кроме строевого устава и устава караульной службы есть боевой (кажется, так он назвал) устав вооруженных сил, который вступает в действие в военное время. По этому уставу запросто можно прихлопнуть на месте всякого, не выполнившего приказ.

Не знаю, так ли это.

С Мишкиным вышел однажды случай. Он дежурил по дивизиону. А я был дневальным, занимался какой-то работой. Прокричали 'Рота, отбой!', свет погас, но жизнь и хождение в казарме еще продолжается, за окном светло, весна. Мишкин ходит в нашем расположении между кроватями.

Остановится у Лешкиной, постоит, постоит и отходит. И опять круг и опять стоит у Лешкиной кровати. В третий раз Мишкин даже нагнулся к

Лешкиной голове. Послушал, откинул одеяло, а под ним шинель. Лешка положил шинель, как будто на боку спит, и ноги в коленях согнуты. А сам Лешка где-то вне казармы закусывает.

В сильный мороз караульные, идущие на зону надевают овчинный тулуп длиной почти до пола. Он настолько большой, что может обернуть двух человек. Поднятый воротник торчит выше ушанки. Тулуп надевается прямо на шинель. На ноги караульные обувают толстые и жесткие валенки. Подошва у них не плоская, а закругленная. Ходишь, ходишь, и через некоторое время стопа устает. Но теплые.

Раз с Васькой нам выпала смена, когда пришлось ходить в столовую за едой для караула. Три блюда в судках и бачке и хлеб. Пока получали в столовой свои порции, все куда-то разбрелись. Нас оставили на кухне наедине c большой грудой куриных тушек. Васька – хозяйственник, он спрятал курицу за пазуху. На обратном пути у караульного помещения Васька зарыл ее в сугроб, вечером пожарим, говорит. А вечером он не смог ее найти.

Однажды мы надругались над Васькой. Кто-то узнал, что он понаставил банок у берез за казармой – собирает березовый сок. Мы вчетвером отыскали его банки. Сока ни в одной из них пока нет. Одна банка трехлитровая. Эта трехлитровая и вдохновила Лешку. Он взял ее и зачерпнул мутной воды с прошлогодними листьями и иголками из ближайшей лесной, канавы щедро, литра на два и поставил на прежнее место. Я уже тогда смеялся. Меня послали уговорить придти Ваську, а сами залегли за бугорком вблизи.

Васька красит в белый бордюры у дороги.

– Вась, говорят, ты березовый сок собираешь? Давай посмотрим, а?

– Не, не могу, я занят, потом…

Я не отстаю. Наконец Васька согласился и мы пошли. Как он увидел трехлитровую, глаза его загорелись:

– Цельний банка! Цельний банка! – засунул голову и стал пить. Я взялся за березу, чтобы не упасть. Тут из-за пригорка вылезли визжащие красноармейцы…

Лешка вообще настоящий хулиган. В бытовой комнате, где солдаты подшивают подворотнички, стригут друг друга или чинят сапоги, он берет чей-то каблук и размашисто, по-хозяйски прибивает его к полу огромным гвоздем, пока нет владельца. Или прибивает к полу кем-то забытую гимнастерку, в нескольких местах для прочности.

Однажды ночью мы стояли в оцеплении. Зима, стоять очень холодно.

Как правило, стоим на перекрестке. Задача у нас такая: если появится колонна наших тягачей, приостановить другой транспорт. Когда пройдут тягачи – секрет для нас. Нас выставляют в десять вечера, а проходят они утром. Места такие глухие, что за всю ночь мимо постового может ничего не проехать. Мы одеты тепло – под шинелью телогрейка, на ногах валенки. И все-таки часа на морозе не выдержишь. Все стараются погреться в ближайшей будке у железнодорожного переезда, где сидит солдат-железнодорожник. Нас трое. Разбились на смены: одна сидит, караулит тягачи, другая ложится спать прямо на деревянном полу.

Яркий свет лампы в лицо – не помеха. Спать тянет еще и от мороза.

Лег, автомат на груди, магазин без патронов, конечно. Сквозь дрему чувствую, что-то неладное. Открываю глаза – прямо на моем животе делают неполную разборку моего же автомата. Пружины вытащили, магазин, еще железки какие-то. Не даром мне привиделся отвратительный сон, будто я целовался с нотариусом и двумя адвокатами.