Если бы это был налет, то он прошел бы успешно. Жаров не отличался ни атлетизмом, ни боевой подготовкой, да и здоровье было разрушено тюрьмой.
Оказалось, что сразу после ограбления коммерсантов Жаров заскочил на квартиру в Пролетарском районе, собрался и уехал на маршрутке в
Москву. Здесь он остановился у своего двоюродного брата и устроился по его паспорту на работу. В милицейских реляциях указывалось поразительное внешнее сходство Жарова с его кузеном, хотя для такого нехитрого подлога было вполне достаточно, чтобы в паспорте не были изображены семидесятилетняя женщина или шестнадцатилетний мальчик.
Как бы то ни было, Жаров работал сначала на рынке, а затем, как обладатель московской прописки, устроился завхозом-охранником в элитную гимназию. Супруге двоюродного брата стал надоедать подозрительный постоялец, и Жаров снял квартиру. Он, как обычно, сошелся с женщиной гораздо моложе его, копил на машину и собирался жить долго, счастливо, а может и честно. Теперь он работал в банке, мимо него текли целые реки валюты, и он взирал на них глазами
Благоразумного Разбойника. По крайней мере – пока.
Жарова выдали, когда он успокоился и потерял бдительность. Ему сулили пожизненное заключение, не столько из-за убитой женщины, сколько из-за "посягательства на жизнь работников милиции". Его процесс получился не слишком назидательным, хотя, казалось бы, милиции удалось исполнить свою угрозу. То ли наши органы ещё не вполне овладели искусством саморекламы, то ли разучились устраивать показательные процессы. А может, им неловко было выставлять на всеобщее обозрение всю эту многолетнюю бестолковщину, которая завершилась нечаянным успехом.
Николаю дали двадцать лет заключения: восемь в тюрьме и остальные в лагере. Если доживем и не произойдет ещё чего-нибудь фантастического, то мы встретимся в 2025 году. Мне тогда будет семьдесят шесть лет, а Коле – семьдесят семь. Мы учились с ним в одном классе, но он старше меня почти на год.
Не знаю, как звали Жарова в тюрьме, а в классе его кличка была
Босс. Это слово казалось нам эффектным, а Коля признался, что так его для смеха прозвали большие деревенские ребята, потому что он был самый среди них маленький. Но Босс – это было солидное, парадное прозвище для внешнего пользования, а в более интимном кругу его называли Жарик. Когда не надо было выпендриваться и казаться мужественными, мы предпочитали уменьшительно-ласкательные варианты:
Жарик, Назарик, Хафизик.
Газетчица назвала Николая "мужчиной хлипкого телосложения", но он был самым сильным в нашем классе. Хотя и не самым большим.
Нашу школу только что открыли, ребята не знали друг друга, покусывались и обнюхивались, как щенки при знакомстве. Мы устроили в спортзале турнир по борьбе на матах, и Жарик заломал по очереди всех, а мне подстроил почетную ничью. Он также оказался самым метким метателем снежков, быстрее всех бегал на лыжах на физкультуре, съезжал с жуткого крутого склона оврага и прыгал с трамплина, где все остальные валились как кули.
Когда в коридоре под лестницей, где кабинет трудов, стали по-настоящему драться на кулаках (стыкАться), то Жарик вошел и в тройку самых сильных пацанов всей школы в своей возрастной категории. Отблеск его славы коснулся меня, и уж никто из ровесников не смел шакалить у меня деньги, я же мог себе это позволить почти без риска.
Роли в новом коллективе распределялись примерно так же, как в стае собак. Жарик никого не избивал, но было понятно, что он может это сделать. Он, помимо всего прочего, был деревенский, то есть, более вольный и удалой, чем городские мальчики. Кое-кто считал, что силой ему не уступает Назарик, который практически не стыкался, зато имел аж трех старших братьев – лихих наездников на велосипедах.
Enfant terrible и посмешищем девочек нашего класса был Таран – сын учительницы. Таран был нестерпимо боек и шумлив, хотя и соперничал со мною интеллектом. Он был весьма начитан, мечтал сначала быть космонавтом, а потом собаководом. Он ходил в короткой суконной курточке с золотыми пуговицами, придававшей ему матросский вид, носил скобки для исправления прикуса и испытывал по этому поводу душевные страдания.
Другой причиной его моральных мук была оригинальная фамилия.
Естественно, что это дразнили Таранкой, Тарантулом, а иногда обзывали хохлом. (Его родители были выходцы из кубанских казаков.)
Однажды, прогуливаясь с Тараном между сараев, мы увидели изображенную мелом на стене рыбу. Я предположил, что это карп, символизирующий живущего поблизости восьмиклассника Карпова. На что мой друг с болью возразил:
Читать дальше