Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

Ян, Лиза, Тимо и Кулка прощаются с нами у пиинового подъезда и желают нам доброй ночи. События развиваются стремительно, словно сами собой, естественно и без напряжения. Мне никто ничего не говорит, и я плыву по течению, отдавая себя на волю судьбы и ничего не прося, ни о чем не спрашивая.

По лестнице мы поднимаемся на последний этаж. Лифта у Пии в подъезде нет, хотя у Лизы лифт почему-то есть. В подъезде Пии, кроме квартир, находится еще представительство Республики Беларусь и бюро организации "Российский Фермер".

Квартира Пии поскромнее, чем Лизы, хотя в ней тоже три комнаты. Однако все немного меньше и не так хорошо обставлено. Все вокруг исключительно финское, начиная от окон-стеклопакетов и мебели, и заканчивая обоями и даже телефонной розеткой.

– Это квартиры министерства иностранных дел Финляндии и они оборудованы по-фински, – разрешает мое недоумение Пия, – чтобы мы чувствовали себя, как дома.

Она отправляет Кая спать, а нам наливает водки. Мы идем в гостиную и садимся на приставленный спинкой к окну широкий диван. За прозрачной финской гардиной видна освещенная прожектором охраняемая стоянка для автомобилей с ночующей на ней машиной Лизы. Слышно, как тикают часы, свет в комнате не зажжен.

Опять начинаем целоваться.

– Знаешь, сегодня ничего не получится. Я никогда не делаю "это" ни с каким мужчиной в первый же вечер. Тебе придется подождать, – тихо сообщает мне Пия.

– Хорошо, – соглашаюсь я шепотом, одновременно принимаясь трогать ей грудь, – я сделаю все так, как ты скажешь. Я готов ждать, хоть целую вечность. Мы ничего не будем делать ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, вообще никогда…

С этими словами я задираю ей свитер и нахожу упругую крупную грудь с твердыми возбужденными сосками, с которыми начинаю ласково поигрывать пальцами. Я ласкаю ее податливое пухлое тело, уверенно продвигаясь ниже.

– Я же тебе, сказала! – вдруг резко отталкивает она меня, устало откидываясь на спинку дивана.

– Хорошо, – я покорно отступаю на полшага шага назад, расстегиваю штаны и вынимаю свой раскаленный член. Он такой горячий, что мне даже начинает казаться, что он светится в темноте красным светом, как свежая отливка в кузнечном цеху Кировского завода, где я когда-то месяц работал.

Со своего члена я перевожу взгляд на Пию и вижу, как ее рука уже нетерпеливо тянется к нему, судорожно его хватает и начинает исступленно дергать в сбивчивом ритме. Теперь я расстегиваю брюки ей и погружаю пальцы, сначала один, а затем второй в ее теплую влагу.

Я жадно исследую ее пизду, пытаясь познать ее первые тайны. Затем средним пальцем правой руки, согнутым как крючок, я нащупываю ее джи-пойнт и, за него зацепившись, дергаю на себя. Это – мой коронный прием, найденный в свое время случайно и за годы сексуального опыта отработанный до автоматизма. Я вижу, как по-рыбьи выкатываются ее глаза, а широко раскрывшийся рот начинает судорожно хватать воздух, и безжалостно подсекаю еще раз.

– Хочу тебя, хочу, хочу… – хрипит она в исступлении.

"А может мне поделиться с ней моими "гардемаринами"? – мелькает у меня шальная мысль, – "будем тогда вместе лечиться…" Но эту мысль я тут же отгоняю прочь и отправляюсь в прихожую, где в потайном отделении моего бумажника, лежащего в кармане моего пиджака, висящего на вешалке, хранится немецкий презерватив.

Пока я ходил за презервативом, Пия успела раздеться и теперь торопливо помогает избавиться от одежды мне. Я заваливаю ее на диван, захватываю ее левую ногу локтевым сгибом своей правой руки, вторую ногу отвожу левой рукой вниз, в сторону, так, чтобы она свисала с дивана, и, внимательно прицелившись, плотоядно вонзаю свое опрезервативенное жало ей в промежность.

Двигаться мне очень удобно, и я постепенно увеличиваю амплитуду колебаний и учащаю ритм. Уже через несколько минут чувствую, как она оргармирует. Ее пизда спазматически сжимается вокруг моего хуя, а из горла ее вырываются глубокие страстные хрипы.

– Стой, стой! Подожди! – просит она меня. – Мне надо передохнуть!

Но я не даю ей отдыха и не сбавляю темп, чувствуя, как она волнообразно кончает еще и еще.

– Ой, не могу, не могу! Я сейчас умру! Ой! Сердце мое, сердце! – в панике кричит она мне и в отчаянии хватается за грудь.

Я вынужден остановиться.

– Знаешь, ты такой кошмар! – говорит она мне.

– Почему? – наивно спрашиваю я.

– Знаешь, я так не могу.

– Ну, хорошо, отдохни.

– Ладно, давай дальше, только ты останавливайся, если я буду кричать.