Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

– Тогда я не знаю, как быть.

– Оставь их себе. Все русские женщины – проститутки.

– Это не так!

– Они все проститутки. И русские дети тоже – проститутки.

– Стоп, не спеши, здесь я хочу с тобой серьезно поспорить!

– Все ваши дети – проститутки! – упрямо говорит Пия.

– Да, – поддерживает ее Вирусная Бородавка. – Когда мы вышли из клуба, мы встретили двоих – мальчика и девочку, они подошли к нам и попросили денег.

– Это было на канале Грибоедова в два часа ночи.

– Если дети просили денег в два часа ночи, это еще не значит, что они занимаются проституцией! Скорее всего, их просто послали родители-алкоголики, сами спрятавшиеся где-нибудь за углом. Родителям нужно было достать денег на водку, поэтому они послали детей, просить у иностранцев на выходе из клуба.

– Я дал им пятьдесят рублей и сказал, чтобы они этим больше не занимались.

– Он долго с ними разговаривал, а я переводила.

– Они пообещали мне, что начнут новую жизнь. Теперь у них есть деньги.

"Какой же ты мудак!" – думаю я про себя, поскольку они не дают мне вставить ни слова – "пятьдесят рублей это не деньги. Это кружка самого дешевого пива в клубе "Конюшенный двор" или бутылка самой дешевой водки в ночном магазине, а в Финляндии за такую сумму и того не купишь, за маленькое пиво в Хельсинки я заплатил вдвое больше".

– Он такой благородный, – говорит Пия, с восхищением глядя на

Вирусную Бородавку, а мне хочется вскочить и заехать ногой по его вонючему гнусному грызлу, выбить его гнилые зубы, заставить его проглотить всю кучу бычков из пепельницы на столе, вместе с обеими зажженными сигаретами – он снова из жадности и рассеянности закурил две. Я сдерживаю себя с большим трудом, понимая, что этот человек ни в чем не виноват. Это типичный люмпен-пролетариат, каких много везде. Во всем виновата Пия, это она подобрала его где-то на улицах Хельсинки, пригласила к себе и пустила в свою постель. Она – сука и блядь, в которую я влюбился и к которой привязался. Нужно ее отпустить, зачем она мне?

Пока они изощряются передо мной в красноречии, я закрываю глаза и пытаюсь представить себе перспективу нашего с Пией брака. Я вдруг отчетливо вижу перед собой картины из будущего, которое уже не наступит. Я вижу себя законным мужем финской женщины-дипломата, пьющей, гулящей, блядующей и невменяемой. Я вижу себя, разыскивающим ее по клубам и барам, тащащим домой ее кричащую, кусающуюся и вырывающуюся, как тащил свою жену один лагерный офицер в сибирской глухомани моего детства.

Над ним все смеялись, но мои родители искренне жалели его. Они считали, что ситуация у него тяжелая, что делает он все возможное только ради двух своих ребятишек – двух мальчиков, и еще из любви к ней. А она пила, она уходила и напивалась с охотниками и рыбаками, когда он был на службе, а затем задирала платье, показывая пизду и предлагая, чтобы ее трахали. Трахали ее не только рыбаки, охотники, ссыльные, но и местные якуты и юкагиры, а также ребята постарше.

Я видел эти сцены множество раз, иногда выстраивалась целая очередь, она кричала пьяная от удовольствия и оргазмов, требуя еще и еще. Ебаться она любила раком, это давало ей возможность еще кому-нибудь одновременно отсасывать. Такие срывы происходили у нее примерно раз в неделю, иногда реже. Как правило, кто-то сочувствующих сразу бежал к лагерю, чтобы сообщить мужу. Тогда он приходил ее забирать, он тащил ее за руку, а она вырывалась, ругаясь матом, царапая и кусая его. "Смотри, пацан" – сказал мне однажды дядька Денис, сам никогда в оргиях не участвовавший, когда мы наблюдали с ним за одной из подобных сцен, сидя на поваленном бурей дереве. – "Ведь он – офицер, а гордости-то нет никакой! Уж лучше бы он ее пристрелил…"

Неужели же я – человек-олень, рожденный в Сибири, шаман, поэт, себялюбиц, способен опуститься до таких унижений? Хватит, я и без того унизился донельзя! Надо что-то решать. Надо ставить точку. Эта женщина мне не нужна.

Очнувшись от размышлений, я смотрю на Пию. Ее стакан пуст. Вирусная Бородавка, как истинный джентльмен отправляется в паб, чтобы купить ей новый. Она смотрит мне в глаза и с расстановкой еще раз произносит:

– Все русские дети – проститутки!

Я молчу. Это ее бесит.

– Все русские женщины – тоже!

Вирусная Бородавка выносит ей новый стакан с водкой. Она берет его и отхлебывает. "И это говорит финский дипломат! Но ничего, мы еще посмотрим, чьи дети и женщины проститутки! Русские или финские, ведь все до поры до времени. Вполне может сучиться и так, что какой-нибудь там Педро или Алехандро, допущенный тобою в постель, впердолит свой грязный мексиканский хуй в розовую попку твоего маленького рыжего Кая, когда ты будешь спать пьяная. Вот тогда мы посмотрим!"