Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

– Как я вам завидую! – произношу я, бессовестно кривя душой, – это так романтично! Надеюсь, твой друг снимет свой первый фильм о тебе и о том, как он тебя любит. Такой фильм мог бы духовно обогатить человечество, не говоря уж о том практическом и эстетическом опыте, который из него будут черпать! Мне всегда очень радостно узнавать, что еще есть люди, способные создавать нечто оригинальное.

– Да, он очень талантливый!

– Как жаль, что он еще ничего не достиг, но вот увидишь, когда-нибудь он сделает что-нибудь гениальное! В этом городе есть целое движение людей, собирающихся творить великие фильмы, а пока что они создали всего лишь шумок – "параллельное кино" называется. Ты слышала?

– Толстой! – поднимает рюмку Хайдольф, – выпьем за нас!

– Ура! – говорю я.

– Ура! – говорят все, и выпивают.

Ресторан "Лагидзе" наряду с тем достоинством, что сто грамм водки стоит в нем всего пятнадцать рублей, имеет один существенный недостаток – он закрывается в одиннадцать часов. Поэтому после одиннадцати мы перемещаемся в кафе "Арлекин" тоже на улицу Белинского, но только через дорогу.

Только садимся за стол – подходит к нам девушка, но не официантка, а просто так, к "Арлекину" никакого отношения не имеющая.

– Здравствуйте! – говорит.

– Здравствуйте! – говорю я, я сам пытаюсь мучительно вспомнить, где же я ее уже видел, но точно знаю, что я с ней, по крайней мере, не спал.

– Вы снова будете что-то делать? Перформанс в "Манеже"?

Вот тут то я все и вспоминаю. Она была на моем перформансе в 1999 году в "Манеже", когда одна из музейно-выставочных бабушек, присматривающих за экспонатами, вдруг разделась и стала в голом виде бегать, лаять и кусать публику. Тогда эта девушка что-то сказала для 6-ого канала телевиденья, этот перформанс снимавшего, причем отзыв ее был достаточно благожелательным. Надо признаться, что перформанс понравился всем. Я помню, как смеялся тогда пожилой адмирал в отставке, по-военному четко заявивший в телевизор, что он остался крайне доволен, и что было бы целесообразно повторить эту акцию в Эрмитаже.

– Нет, завтра мой друг из Вены будет читать лекцию в Русском музее. Приходите! По окончанию намечается фуршет с австрийскими винами.

– А хотите, я познакомлю вас с американским профессором и куратором перформанс-арта из Финляндии? Они сегодня делали в Театральной Академии актерский work-shop?

– Хотим.

Я забираю с собой одного только Хайдольфа, чтобы не создавать толпу и не делать для америкоса перформанс "Поклонение Волхвов", и она ведет нас к самому дальнему столу слева у стойки.

Черт побери! Быть такого не может! Передо мной сидит англичанин Кристофер Хьюитт!

– Хай, Крис! – говорю я, – ты теперь кто – американский профессор, или финский куратор?

– Я – финский куратор! – отвечает он, – а американский профессор вот!

Толстый лысоватый дяденька тянет мне руку, и мы знакомимся.

– А я ведь ушел из Ай-Си-Эй после вашего с Гадаски фестиваля

Голых Поэтов. Дирекция так и не смогла мне его простить. Слишком много было откликов в прессе, и потом – вас показали по CNN, а это было уже слишком. Мне срочно пришлось искать себе новое место. Сейчас я в Турку, в Финляндии. Кажется, я говорил тебе, что моя мама – финка? А где сейчас Тим Гадаски, он не с тобой?

– Он был здесь, а сейчас снова в Лондоне. Крис, приходи завтра в

Русский музей, там Хайдольф будет читать лекцию по современной австрийской архитектуре. Это тоже своего рода перформанс. Во время своих лекций Хайдольф обычно кричит, как раненый слон, жестикулирует, как Адольф Гитлер и прыгает, как ошпаренный кенгуру. В венском Техническом университете, где он преподает строительный ландшафт, это единственный профессор, у которого на занятиях никто не спит. Осенью его приглашали даже в Тэйт Модерн, практически первого из архитекторов.

– К сожалению, мы улетаем утром. Но я был рад тебя видеть!

– Передавай привет твоей маме-финке, Крис! У меня есть сейчас финская подруга и, возможно, скоро будут финские дети, которые когда-нибудь станут финскими кураторами, как и ты.

"Да, жизнь прекрасна и удивительна! Британец Кристофер Хьюитт вдруг оказывается финном! Я – тоже, может быть, стану отцом финских детей. Но это еще что! Однажды один мой приятель совершенно неожиданно для самого себя стал вдруг дядей вьетнамца".

"В России заводят детей, чтобы их наказывать" – к такому выводу я прихожу по дороге в Михайловский замок, наблюдая окружающую меня жизнь. Хорошей погоде и солнечным дням я уже потерял счет. Но с этим приходится мириться, сложнее было бы мириться с обратным. После вчерашнего перепоя меня выхаживает Гульнара, и я выхожу из дома заранее, чтобы своевременно предотвратить на месте всякие могущие возникнуть неожиданности.