Ирина Муравьева - Дневник Натальи

Нет, это просто черт знает что! Я стиснула зубы и решила не вмешиваться. Сейчас он ее пошлет окончательно.

Она вбежала ко мне на кухню сама не своя: во рту незажженная сигарета, глаза блестят, щеки — огненные.

— Мама, сделай для меня одну вещь, одну очень, очень важную вещь!

— Какую вещь? — говорю я. — Что с тобой происходит, ты что!

— Мама, позвони вот по этому телефону, — сует мне в нос какую-то бумажку, — и попроси его. И он подойдет. Тогда скажи, что меня забрали в больницу, потому что я выпила упаковку снотворных таблеток. Но не говори, в какую больницу, скажи, что я не велела, и положи трубку!

— Ненормальная! — закричала я. — Ты не-нор-маль-ная! Я тебе сейчас неотложку вызову!

— Мама! — шепчет она и даже протягивает ко мне руки, как бы умоляя (у нее и в детстве был этот жест, помню!). — Мама! Если ты не сделаешь этого, ты будешь моим врагом, слышишь! Cамым страшным моим врагом! Я тебе клянусь!

У нее было такое лицо, что я перепугалась.

— Подожди, — говорю, — положим, я скажу? Он же поймет, что ты наврала!

— Не поймет, не поймет, — забормотала она, — вот этого он никогда не поймет! Как только ты ему скажешь, я уйду к Маринке и буду там сидеть два-три дня! А он пусть ищет меня по всем больницам!

— Не хочу я звонить, — заявила я решительно. — Я не могу потакать твоим идиотствам! Слава Богу, что мы от него избавились! Я ему готова в ноги поклониться за то, что он тебя бросил!

— Я без него не буду, — раздельно и внятно сказала она, раздувая ноздри и бледнея. — Я не буду без него!

— Что? — испугалась я. — Что «не буду»?

— Жить, — ответила она. — Вот что!

— У тебя сексуальное помешательство, — заорала я. — Тебе надо бром давать! Дают же солдатам в армии!

— А мне наплевать, как это называется, — она понизила голос, но произнесла это очень отчетливо. — Сексуальное? Тем лучше! Да, сексуальное! У меня вот здесь — болит!

И показала мне пальцем, где именно… Я набрала номер, написанный на бумажке. Никто не ответил.

— Ну? — спросила я. — Еще что прикажешь?

Она помотала головой и ушла к себе. Наверное, опять легла. А вечером, уже часов в десять, явился сиамец! Я увидела в глазок, что это он, и первым моим побуждением было — не впускать! Но она выскочила в коридор и сказала мне:

— Я сама.

Я подслушала их разговор. Что еще оставалось?

— Сеня, — сказала моя дочь. — Сделай, пожалуйста, чтобы он вернулся! Умоляю тебя!

Сиамец захохотал. Она всхлипнула.

— А может, мы его того? — спросил он. — На запчасти пустим?

Я помертвела. Cтало быть! Cтало быть! Подтвердилось!

«На запчасти» — значит «на органы», вот что! Я-то думала, что Нюру хотят отправить за границу в публичный дом, но я их недооценила! Они вынимают из живых людей почки, сердце, легкие и продают их! Я же читала, что существует такой бизнес! Об этом даже говорили по телевизору!

Господи, помоги нам. Господи, если Ты есть (о, я кощунствую, Ты есть!), Господи, услышь меня и помоги нам!

«Надо молиться, молиться, просить Его!» — думала я, а сердце стучало так, что было слышно на улице.

Сиамец вскоре ушел, Нюра долго плескалась в ванне и, кажется, плакала. Потом погасила свет. Я не спала всю ночь.

9 июня. Страшно было оставлять ее одну в таком состоянии. Но в одиннадцать к ней пришла Марина, ближайшая подруга, они заперлись и начали шушукаться.

— Марина! — крикнула я через дверь. — Ты у нас долго пробудешь?

— Весь день! — бодро ответила она.

Мне нужно было срочно увидеть Платонова и посоветоваться с ним. Больше довериться некому. Ни единому человеку.

Тролля оставила дома. Лето, электрички переполнены, зачем его таскать! Подхожу к платоновской даче. В сторону своей даже не смотрю, не до того. На террасе у Платонова какая-то девочка лет четырнадцати варит в тазу варенье. Я поздоровалась и спросила, где Николай Константинович.

— Я — Нина, — говорит девочка и разглядывает меня выпуклыми глазами. — Дядя в больнице. Маму к нему вызвали.

Тогда я поняла, что это дочка его двоюродной сестры из Архангельска.

— А что случилось? — испугалась я. — Заболел?

— А вы, — удивилась она, — ничего не знали? У дяди же рак, он помирает! Мама там с ним, мы уже неделю как приехали.

Я спросила, в какой больнице. В Первой Градской. Поехала туда.

Пока ждала электричку, вспомнила, как на этой самой станции мы с Платоновым, молоденькие, ели пирожки с капустой.

Неужели это все еще я? И тогда — с пирожком во рту, пятнадцатилетняя, веселая, была я, и сейчас — старая, страшная — тоже я?