Мирошник запускал в зальчик по десять человек и предлагал им сыграть в обычного подкидного дурака, разбившись на пары. По ходу игры на пяти столах он ухитрялся оценить способности каждого из игроков в тасовании, разрезке, раздаче и самой игре, требующей, несмотря на неуважительное название, немалого ума, хорошей памяти и чутья. Тут они на пару с Егорычем быстренько выявляли хитрецов-катал, сумевших усыпить бдительность психологов на собеседовании, и безжалостно отправляли их на выход. Потом они проверяли оставшихся кандидатов на предмет обучаемости манипуляциям с картами, наблюдательности и памятливости. В лидерах довольно часто оказывались бывшие музыканты, чьи руки привыкли к сложным движениям при игре на инструменте, а мозг – к запоминанию замысловатых комбинаций из кружочков и палочек, подчиненных гармонии той же игры, хоть и в звуках. Дилеров же для рулетки отбирал Егорыч сам. Он просто ставил приглянувшегося ему будущего студента за учебное колесо и предлагал после нескольких пробных попыток попасть шариком в выбранную им половину колеса. Те, кому это удавалось больше двух раз из десяти, принимались.
Козырев еще раз оглядел с галереи свои владения и направился в ресторан в пентхаусе. Он поприветствовал небрежным кивком здорового белобрысого охранника галереи. Казино в такую рань не функционировало, и тот был единственной живой душой над царством зеленого сукна и хай-тековского металла, за который Козыреву тоже досталось от «эксперта»:
– И металл этот… Это же неуютно, дискомфорт…
«Где ж тебе понять, чучело, – даже сегодня возмущался Петр Ильич. – Ты же не был в Бильбао, ты ж не видел музея Гугенхейма. Металл!!! Из него же деньги делают!.. Чудо!.. Про бессознательное и подкорку небось и не слышал ничего! Э-эх, Россия мать, дичь непролазная!»
Дверь на ресторанную кухню была открыта настежь.
– Федор Павлович! А я по твою душу! – Козырев по-дружески расцеловался с шеф-поваром.
– Петр Ильич, да ты откуда в такую рань-то? Я думал, в это время только я, старик, по привычке прихожу. Когда вернулся-то, голубчик?
– Да час назад только и приземлился в родных пенатах. Привез то, что ты просил, прямо из Женевы. Там только такой магазинчик и есть. Со всего мира, Палыч, это добро везут. Чего там только нет. А вот чего нет – так это воздуха нашего. Русского!.. Здесь же дышать можно, а там, представь себе, ну просто задыхаешься!
Федор Павлович, зардевшись от удовольствия, качал головой в такт пламенной речи хозяина. Уж чего-чего, а елей пролить на истосковавшуюся душу Козырев умел как никто. Сам даже порой верил в то, что говорил.
– Ну, в общем, батя, с Катериной передам тебе этот мешок. Там такие специи, что на курсы небось придется тебя отправлять. Не разберешься, что в какие щи бросать.
– Обижаешь, Петр Ильич. Я ж повар, а не профессор кислых щей. Я приправу носом чувствую. Ладно, кофейку-то плеснуть тебе?
– Это запросто. Только сам знаешь…
– Э-эх, знаю, Петр Ильич, знаю. Только понять не могу. Что это за кофе такой! Американский! Срамота одна.
– Ну привык я. Пристрастился когда-то в Северо-Американских штатах. Как курево. Не могу бросить. Не стыди. Он у тебя все равно лучше, чем у них. – На лице Козырева изобразилось смирение…
Секретарша Катя беседовала по телефону на добротном английском, вежливо и внятно объясняя кому-то, что администрация казино «Голден эг» не обязана заниматься проблемами домашних животных посетителей, поэтому нужно делать выбор между любовью к игре и любовью к своим братьям меньшим, то есть оставлять их в номере «Евразии».
Она опустила трубку и улыбнулась шефу.
– Как они меня достали, эти японцы из отеля! С приездом, Петр Ильич. Вы бодро выглядите.
– Спасибо, Катюша. Это вам. – На Катин стол легла коробочка от «Живанши».
– «Органза»! Петр Ильич! Вот спасибо. Это же мои любимые духи. Как вы догадались?
– Катя, такая сладкая и нежная девушка, как ты, из последних духов может любить только эти. Хотя, знаешь, все женщины Европы, по-моему, помешались на «Ле маль» от Готье. Странно. Такой мужской запах…
Только сейчас Козырев заметил на лице Кати замешательство.
– Так! По твоему лицу я вижу, что в конторе только я один ничего не знаю. Быстро! Что случилось?
Катя стала похожа на провинившегося ребенка:
– Петр Ильич! Мы без управляющего остались…
– Что-то я не понял этого юмора. Пояснить можешь?
– Я сама толком ничего не знаю. Машков мне позвонил вчера, просил подготовить проект приказа пообтекаемее. Сказал, что сам доложит сегодня. Там, Петр Ильич, какие-то наркотики, ребята говорят из охраны. Ну вы же знаете, мне никто ничего не скажет. Не доверяют. Говорят, мала еще.
Читать дальше