Олег Андреев: Отель

Россия. Москва

22 марта 1998 года

11 часов вечера

Весна в Москве все не начиналась. Мороз, слякоть, простуда и – запах. Этот запах… К нему никак нельзя было привыкнуть.

Сколько Джимми Донсон ни опрыскивал себя и свою машину дезодорантами, запах преследовал его, словно наваждение.

Уже два года Донсон работал менеджером отеля «Калифорния», а в России жил целых пять лет, но привыкнуть к запаху не мог.

В своем родном американском штате Мичиган Джимми жил в маленьком городке с гордым названием Афины. На табличке при въезде значилось – 682 жителя. По российским масштабам деревня. Джимми уже довелось побывать в русских деревнях, и пахло там ужасно. А в его родных Афинах, штат Мичиган, притом что основное население занималось сельским хозяйством – коровами, курами, свиньями, индюками, – запах в городке был цветочный. Даже немного приторно цветочный. Улицы мыли с шампунем, машины благоухали розами, в любом туалете пахло оранжереей.

А здесь, в России…

Нет, Джимми никак не мог к этому привыкнуть.

Вообще, Россию он не любил и при первой же возможности собирался уехать на родину. Джимми был менеджером по снабжению отеля, платили ему очень прилично, причем основную сумму наличными, которые не были отмечены ни в каких бухгалтерских бумагах. Этих денег он никогда бы не увидел у себя дома. Так что в России ему еще придется пожить. Он должен собрать хотя бы стартовый капитал для давно задуманного бизнеса – страусиной фермы у себя в штате Мичиган.

Донсон уже провел кое-какие исследования в этой области – дело сулило хорошие прибыли.

В этот день Джимми остался без машины, и потому настроение его было мрачным. Ему предстояло пройти по зловонным московским улицам метров двести до метро, потом ехать в душном вагоне до своего дома на Кутузовском проспекте. И это заранее удручало Донсона.

Когда он был в отеле, ему казалось, что никакой России вокруг нет. Отель был островком родины, здесь тоже все – от холла до туалета – благоухало чистотой и свежестью.

Он просидел до одиннадцати над калькуляциями, а когда поднял голову, увидел, что за окном уже ночь, глубокая, промозглая, ранневесенняя московская ночь, в которую добрый хозяин и собаку гулять не выгонит.

Донсон спустился вниз, сунул руки поглубже в карманы плаща и, сжавшись от холода, двинулся к подземному переходу.

Джимми старался дышать пореже. Если бы это было возможно, он носил бы противогаз. Ветер, налетевший от Киевского вокзала, заставил Джимми затаить дыхание.

Ну почему на его родине вокзалы не пахнут мочой и потом, креозотом и жженым железом?!

«Позитив, позитив… думай о позитивном», – учили его в колледже.

Джимми тихонько выдохнул и постарался сосредоточиться на том, что ему нравится в России.

Разве что молоко. Вот странность: он жил в сельскохозяйственном городке, знал, что такое натуральный продукт, но такого вкусного, густого, жирного молока, как в Москве, не пил никогда. Вот это в России действительно хорошо. Ему предлагали выписывать для отеля родное, американское молоко, но он предпочел лианозовское.

Какая-то старуха шла впереди, волоча за собой сумку на колесах.

Джимми приостановился – пусть она отойдет подальше. От старух в этой стране особенно неприятный запах.

Женщина спустилась в подземный переход, в плохо освещенном туннеле отозвались эхом ее шаркающие шаги.

Джимми подождал, пока они стихнут, и, вдохнув побольше свежего воздуха, тоже двинулся вниз.

Подземные переходы в России – отдельное испытание.

Ему казалось, что здесь по ночам, да что там – сутками напролет, люди испражняются, блюют, потеют и вообще всячески гадят. Джимми попытался ускорить шаг, но наткнулся взглядом на группу черноволосых смуглых людей, которые сосредоточенно молчали, не глядя в его сторону.

Донсон и у себя в Штатах не особенно жаловал мексиканцев, афро-американцев и прочих индейцев. Но здесь темноволосые люди были особенно опасны.

Донсон старался не смотреть в их сторону, ему показалось, что он их видел раньше. И не раз.

Когда до группы мужчин оставалось уже метров пять, тот, что стоял спиной, повернулся.

Вот теперь Джимми его узнал.

Сначала что-то ударило в руку, а потом опять навалились какие-то дикие запахи.

Джимми бросился бежать, но не от боли в руке, а от этого удушающего запаха.