Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах

– Не нужно вам возвращаться. Обещайте мне, что все закончится хорошо, так, как я вам рассказал. Обещаете?

Этот вопрос застал меня уже в дверях. Я жаждал вырваться из палаты, где уже и не догорал даже – тлел выживший из ума, отравленный мною человек. Он ничего мне не сделал, я даже не могу испытывать к нему классовой вражды: он вор, кто спорит. Но кто тогда я? Мое бесславное прошлое переросло в точно такое же настоящее, и вряд ли этой совершенной мною в Лондоне казнью я смог хоть немного очиститься от прежней скверны. Нисколько. Лишь новая наросла…

Я, словно против воли, обернулся. Он смотрел на меня сквозь полуприкрытые веки. Я переспросил, что он, собственно, имеет в виду и не надо ли кликнуть доктора, но Илья лишь придал изогнутость своему безгубому, прорезью на восковом лице сделанному рту и ничего не ответил.

В тот же вечер я узнал, что он скончался. Мы с Викой в этот момент лежали в кровати и курили одну сигарету на двоих.

– Ну вот и все, – изрек я, символично погасив окурок, – моя епитимья закончилась. Можно собирать чемодан, который ради приличия надо хотя бы купить. Неприлично возвращаться на Родину без чемодана, как ты считаешь, милая?

Она ответила не сразу, словно и не слышала моего вопроса, и я, не смутившись и уже было забыв, о чем спросил ее, скорее даже не ради ответа, а так, по-дежурному, вдруг с удивлением услышал:

– Туда вообще не нужно возвращаться.

Я вначале подумал, что она шутит или так же в полушутку мне ответила, но, скосив взгляд, увидел ее совершенно серьезное лицо и понял, что шуткой здесь и не пахнет. Не стал переспрашивать, замедлил дыхание, ожидая продолжения, и дождался вот чего:

– Каким ты представляешь свое возвращение в Россию, Паша? Небось думаешь, тебе в Кремле награду вручат и определят на должность не хуже прежней, ведь так? Признайся, что ты спишь и видишь, что вновь в погонах или, на худой конец, с депутатским значком в петлице.

Здесь она оказалась права. Нечто похожее я себе не раз представлял, лелея мечту о возвращении на службу, ведь ничего другого я не умел и не желал заниматься ничем иным. Служба была для меня любимым делом и составляла существенную часть моего банального человеческого счастья; для полноты его мне не хватало лишь полноценной семьи, созданием которой я намеревался заняться очень серьезно именно после возвращения на родину. Я промычал нечто, означающее согласие, и тогда она, с этой своей фирменной холодной безжалостностью, которая встречается лишь у многократно обманутых и оттого разочаровавшихся в жизни женщин, сказала:

– Ничего тебе не светит. Никто тебя не ждет, а вернуться ты и вовсе не должен. Мне приказано об этом позаботиться.

– В смысле?

– Позаботиться о том, чтобы ты остался здесь. Навсегда. Я тебя должна убрать.

– И в землю закопать и надпись написать? – попробовал сохранить хорошую мину я, понимая, что игра, пусть даже и совсем плохая, мне сейчас не удается вовсе.

– Типа того, – она закурила. – Будешь?

– Нет, после твоих откровений меня что-то обуяло желание прожить подольше, а это дерьмо убивает.

– Не все ли равно, – Вика встала и в чем мать родила подошла к подоконнику, облокотилась на него, явив мне свой манящий плод, и, выпустив дым из-за левого плеча, закончила: – от чего сдохнешь? У нас с тобой такая профессия. Может быть, единственная, где человек добровольно соглашается, что его в любой момент могут укокошить. Хотя, пожалуй, еще эти, как их там? Цирковые акробаты еще.

– У них страховка есть, – добавил я, разглядывая ее обратную сторону и приметив две крохотные родинки на левой ягодице. Прежде я не обратил на них внимания. – А у нас?

– Ну а кто мешает и нам воспользоваться той же страховкой? Ты знаешь, Паша, когда я из своего гребаного захолустья заявилась покорять столицу, я никогда бы не предположила, что скажу то, что хочу сказать сейчас. Суть в следующем: а пошло оно все! У меня там ничего нет, кроме матери, которую я не видела уже лет пять. У меня вообще нигде ничего нет. И никого. И ты не подумай, что я давлю на жалость. Просто дай мне выговориться. Мне осточертенело то, чем я занимаюсь. Все это блядство во имя Родины. Иногда, когда очередной козел был сверху, мне мерещилось, что это Русь-матушка всем скопом трахает меня и кряхтит от собственной похоти, и дышит мне в ухо перегаром, обещая все блага земные до тех пор, пока не кончит. После этого никакие обещания, как правило, не выполняются, а вместо этого я слышу лишь, что должна сильней подмахивать. В обмен на что, спрашивается?! Проститутки, так те хоть за бабки стараются, а я-то? За идею? Да видала я ее, идею эту. Кто-то будет надувать щеки на трибуне и блеять овцой о миролюбивой внешней политике, а кто-то вроде нас с тобой в это же самое время подкладывает свинью американцам, подставляя их в этом полониевом деле. И все лишь для того, чтобы разразился скандал! Газетчики пошумят пару недель, в итоговых программах новостей тиснут сюжетец с актеришкой в маске, играющим представителя спецслужб, и все! Ты понимаешь? Все! Короче, ты как знаешь, а с меня хватит…