Рита Бальмина: Летняя компания 1994 года

Все кафе обсуждало сюжет. История на глазах, благодаря Нинкиной любви к театральным эффектам, обрастала деталями и подробностями.

Стали говорить, что Ритке вообще ничего нельзя рассказывать: заложит и продаст. Нинон каждый четверг сидела на коленях то у мужа, то у

Зива, доводя того, кто сегодня был в отставке до озверения. Зив в

"салоне" не появлялся, с Риткой не разговаривал, хотя был должен ей большую сумму денег: жил в квартире, которую она ему нашла и оплатила. При этом он ходил по общим знакомым и всем внушал, что

Ритка жадная, склочная, завистливая жидовка с волосатыми ногами.

Когда несколько кафешных завсегдатаев удивленно пересказывали ей

Мишкины монологи, она рыдала в голос от обиды. Нинон обвиняла Ритку во всех своих несчастьях ангельским голоском и с проникновенными театральными интонациями:

– Такие в тридцать седьмом своих близких под "вышку" подставляли.

Большинство бреннерцев соблюдало здоровый нейтралитет, но отнюдь не все: Усатый перешел на сторону Зива, а Аркадий считал, что Ритка вообще ни в чем не виновата.

– Нашли стрелочника… мудаки, – сердился он в клубах дыма, – да на сучке-Нинке пробы ставить негде…

Ритка от произошедшей несправедливости и чтоб отвлечься и развеяться купила турпоездку "Париж-Лондон" и свалила в Европу, но в первый же день путешествия на Елисейских Полях у нее вырезали из сумки кошелек со всей валютой, и она три недели довольствовалась скудными континентальными завтраками, оплаченными вместе с гостиницей, так как на туристические удовольствия денег не было совсем. Она целыми днями ходила пешком, рассеяно поглядывая на пасмурные от сентябрьского дождя, холодные европейские достопримелькательности, и вспоминала, как ее обидел Зив, а по вечерам в номере слагала венок, посвященный их ссоре.

Только один раз, уже в Лондоне в самом конце путешествия, когда стало совсем невмоготу от истощения (голод – не сестра матери), она незаметно проползла удавихой по ночной Трафальгар-сквер, проглотив старенького хромого голубя, и потом быстро переварила его свернувшись кольцами под скамейкой.

По возвращению из путешествия, которое не было приятным, она обнаружила совершенно другую ситуацию: Феликс ушел из семьи, а Зив семьей обзавелся. Теперь Нинка жаловалась всем на Зива: и детей он объедает, и зарабатывает мало, а пьет много, и на других женщин внимание обращает… Феликс стал идеалом, примером для подражания.

Дети, конечно, как всегда, были втянуты в конфликт. Апофеозом стала история с газовым баллончиком, который был подарен Нине Ириной перед отъздом в Москву.

В тот вечер в кафе читала свои стихи Катя Капович, приехавшая из

Бостона. Народу было много. Некоторые приехали из Иерусалима. Нинон была уже подшофе и села на колени к одному из иерусалимцев, с которым только что познакомилась. Для того, чтобы Зива позлить. Она любила сталкивать лбами мужиков и умела это делать. Но Зив ведь заторможенный, реакция замедленная. Только через час-полтора, когда

Джульетте самой надоело на чужих коленях ямочками поигрывать и она вышла в вестибюль, Ромео подошел к ней и тихо сказал: "Шлюха". В ответ прозвучала звонкая пощечина. Зив тоже замахнулся, но с одной стороны Аркаша, а с другой Голков кинулись разнимать влюбленных. Тут в Нинкиной руке мелькнул серебристый предмет, и Аркадий с криком закрывая лицо руками и согнувшись, отскочил в сторону. Оказывается,

Нинон промахнулась и струя газа попала не в Зива, а в Хаенко – аллергика с многолетним стажем. На ветхой Витькиной "Ладе" повезли пострадавшего в больницу, а там ему еще и врать пришлось на своем убогом иврите, что он понятия не имел что в баллоне, который нашел на улице. Хотел проверить…

Сашка позвонил в следующий четверг и, урча от удовольствия, похвастался, что трахнул-таки Нинон. Он сообщил это так будто ему

Английская королева отсосала, или сам Клинтон.

– Эти два идиота готовы из-за нее глотки друг другу перегрызть, а я ее даже на автобус не проводил, потому, что должна была прийти

Верка. Нинка трахается просто отлично. В нее даже можно влюбиться.

Жить с ней, правда, нельзя – ебанутая…

Телефонная трубка упала на каменный пол и треснула, так как рук у

Ритки снова не было. Она выбрасывала из открытой пасти раздвоенный язык, но кроме шипения ничего не получалось. Ее чешуйчатые кольца, переползая друг через друга, конвульсивно сжимались. Так как никого рядом не было, она чуть было не задушила сама себя.