Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

Мы снова наращиваем темп.

Быстрее…

Ещё быстрее…

Гораздо быстрее…

Быстро, насколько это возможно…

Ещё быстрее…

Кода!

Аплодисменты. Целый шквал аплодисментов! Я здороваюсь с залом, чего-то вещаю о разных спасибах. За то, что соизволили, мол, придти.

Народ в ответ радостно аплодирует. Мол, всегда готовы. Мы в ответ играем следующие вещи.

Всё развивается отлично. Мы – вам, вы – нам! Усё честно и справедливо, гражданы. В программу привычных песняков мы вплетаем новые пьески.

Дивна, пролиє вино

Дівчина, що розчинилась в дощі,

Несподівано помре

Мова ліхтарів

Крик безсоння

Поверне її.12

Медленная, раскачивающаяся баллада. Сюрреалистические дождливые образы. Настроение отрешённости.

Сестри скляних листонош

Вішають дзвони на гілках дерев…

Паша усиленно вылабывает наилиричнейшее соло. Я выгибаюсь в дугу.

В зале вспыхивают огоньки зажигалок.

Паперові літаки

Розшукують мене

Щоб згадати

Формулу дощу.

Кода! И без перерыва "Дирижабль"! Медленный вязкий рисунок блюза.

Кашель путается в струнах гитары,

Как стружки в бороде у плотника…

Я, качаясь, бреду по сцене. Бреду и брежу… Бреду в бреду… Я абстрагируюсь от зала, я абстрагируюсь от того, что им нужно что-то петь, что-то показывать… Я один на один с командой… Я один на один с музыкой…

Звякнуло железо, и загромыхала кованая колесница. Жёсткий, не оставляющий места ни на что более, рифф.

Нам не нужен тонущий корабль,

Мы построим новый дирижабль,

Это будет круто,

Это будет в кайф,

Это будет бесконечный лайф!

Я выплёскиваю себя полностью, без остатка. Народец с радостью поглощает мои постхипповские стенания. В проходах бьются в экстазе потёртые барышни юного возраста. Паша мечется в узких рамках тяжёлого буги, я завязываюсь в неудоборазвязываемые узлы. Благо дело, комплекция позволяет.

Мы доигрываем вещицу. Зал визжит. Зал радуется. Зал оттопыривается. Переломный момент. Французская песенка, неожиданная даже как на нашу экстравагантную репутацию.

Медленно гаснет свет. Остаётся мерцание неонок и жадные тонкие пальцы "робосканов". Батькович играет вступительную тему. Я тихонько пою о маме, которая должна объяснить целую кучу непонятных, даже на мой взгляд, вещей. Раскатистое французское "Р" добавляет перчику и без того переперчённой аранжировке. Мы постепенно наращиваем экспрессию и срываемся на пронзительный фанки. Я начитываю речитативы, Батькович слэпует, Палыч сыплет синкопами. Мой речитатив трансформируется в прозительный вой, из которого Паша вытягивает первые ноты своего соло.

Э-э-э-эх! М-мать вашу! Я иду вразнос, несу своё тело в каких-то немыслимых прыжках, кульбитах. Что-то задеваю ногой, слышится звон разбитого стекла, один из прожекторов гаснет. Мне по фигу! Для меня сейчас ни черта не существует, кроме настроя моего отвязного! А на всё остальное насрать! Спонсоры заплатят по счетам! Бей посуду, я плачу!

Последние ноты. Я опадаю на сцену и замираю. Зал взрывается аплодисментами. Что это у меня за дерьмо на рукаве? Ага, это я вытер пот с лица, и размазал к бениной маме весь грим. Ма-а-ла-де-е-ец!

В толпе разворачивают громадный транспарант: "КЛАН ТИШИНЫ! МЫ ВАС

ЛЮБИМ!" Мерси, родненькие! Аналогично! В смысле – мы вас тоже!

Дальше программа идёт своим ходом. На конец концерта мы оставляем несколько старых наших хитов. Народ поёт их вместе с нами, я "даю из себя звезду", в общем, всё ништяк! Действо заканчивается жизнеутверждающей темой "Глотка свободы", зал встаёт, мы проигрываем последний припев хрен знает сколько раз, после чего я линяю со сцены.

В наших аппартаментах устало плюхаюсь на диван и прикладываюсь к бутылке с коньяком. Успеваю сделать буквально несколько глотков, как распахивается дверь, и комната наводняется народом. Приятели, родственники, журналисты. Все они галдят, наседают, чего-то вещают на повышенных тонах. Я с опупением наблюдаю всю эту картину и подумываю, как бы мне их культурненько отсюда выпроводить. К счастью, за меня это делает офицер с повязкой "ДЕЖУРНЫЙ" на рукаве.

Он выталкивает всю галдящую толпень в коридор, оставив несколько журналистов.

В двери протискиваются "ковбойцы", и начинаются бесконечные карны, так любимые журналюгами. У меня абсолютно нет сил общаться, но я понимаю, что нужно поднапрячься. Очень важно то, что они накорябают в своих статьях. Формирование общественного мнения, знаете-ли.

В конце концов, нас оставляют в покое. Я имею возможность расслабиться. В гримёрку заходит Валентин. Он доволен чрезмерно.