Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

– Не понял!

– Если бы ты знал этого мудака столько же, сколько знаю его я, ты бы всё понял! На танцах он втрескается по уши в какую-нибудь прынцессу, и будет за ней бегать, высунув язык! Потом они будут бегать вместе, высунув языки от счастья! А потом они пересрутся между собой, и будут бегать, высунув языки, друг за дружкой! С чем-нибудь тяжёлым в руках!

Паша постепенно входил в раж. Он мысленно видел на себе пурпурную тогу обличителя и вовсю бичевал мою порочную сладострастную натуру.

– Потом он побухает сам с собой месячишко-другой! А там, глядишь, и вспомнит о том, что он в группе играет! На эту херню годика, я думаю, хватит. А на всё это время наши репетиции накрываются вонючей жопой!

У меня не было никакого желания спорить с этим интриганом. Тем более, на глазах у Палыча. Поэтому я всего лишь ограничился кратким перечислением представителей фауны, с которыми в моих глазах ассоциировался Паша. Самым безобидным из них было выражение

"грёбаный дятел".

На этой радостной ноте диспут можно было считать законченным. Мне были предъявлены обвинения. Я с достоинством их опроверг. Оппоненты разошлись, исполненные уважения друг к другу. Репетиции было решено начать с понедельника.

И всё-таки Паша не смог удержаться от пафоса.

– Занесите этот исторический день в ваши календари, чуваки. Мы будем его праздновать, как день рождения "Клана Тишины".

Мы с Палычем растроганно всплакнули, а я украдкой сплюнул в угол.

Горбатого могила исправит.

– Смотрите внимательно, показываю ещё раз, – высокий парень, явно гордясь своими плавными движениями, изобразил несколько танцевальных па. Вокруг стояло человек пятьдесят народу, и все демонстрировали живейший интерес к происходящему. В этой толпе находился и я, в двухсотый раз пытаясь понять, как меня занесло в этот дурдом и почему я до сих пор не сбежал. Когда думы становились совершенно грустными и самокритичными, я шёпотом высказывал своё недовольство стоящему рядом дядюшке.

Последний пункт (в смысле, дядюшка) требует отдельного пояснения.

Если ваше воображение уже нарисовало себе престарелого субъекта с густыми усами, обширной лысиной и сочным басом, немедленно выбросьте этот образ из головы. Он не имеет ничего общего с действительностью.

В своё время моя бабуля по отцовской линии развелась с моим дедом и вышла замуж вторично. В результате этого брака на свет появился мальчик, которого назвали Игорем. Он всего на пять лет старше меня.

Ну а поскольку он приходится братом моему отцу, то, соответственно, мне – дядюшкой. Это всегда являлось предметом дружеских шуточек со стороны наших общих знакомых.

С самого детства мы с Игорем дружили, и наши отношения скорее напоминали отношения братьев, чем дядюшки и племянника. Его можно причислить к весьма немногочисленной группе людей, с которыми я ни разу в жизни не поссорился. Скажу больше – в отношении Игоря сама мысль об этом казалась нереальной. При абсолютной разнице в интересах нам всегда было приятно общаться друг с другом. Мы испытывали в этом потребность. Можно было не видеться месяц, а потом общаться каждый день на протяжении следующего месяца. При этом мы не надоедали друг другу.

Так вот, этот самый дядюшка и втянул меня в авантюру с бальными танцами. Я подозреваю, что в последнее время он крепко маялся бездельем. И когда ему попалось на глаза объявление о наборе на курсы бального танца, он усмотрел в этом лазейку. И припёрся ко мне с весьма заманчивым предложением.

– Представляешь, Терентий, научишься танцевать вальс, танго, всякую другую муру. Знаешь, как тёлки это любят? Тебе и в музыке пригодится! – уговаривал он меня.

– Да у меня с детства обе ноги левые, – резонно возражал я. – Ты,

Терентий, не обижайся, но, насколько я знаю, у тебя тоже.

Обращение "Терентий" было у нас культовым. Мы с дядюшкой так называли друг друга давно, и затруднились бы объяснить происхождение этой привычки.

– Там левость наших ног и выправят, – настаивал Игорь.

– Левизну, – автоматически поправил его я.

– Один хрен. Ну что, согласен?

Видимо на меня нашло какое-то затмение, и я согласился. И теперь, наблюдая за отточенными движениями педиковатого преподавателя танцев, я клял себя последними словами за уступчивость и божился втихомолку, что ноги моей больше здесь не будет.

При попытках повторить вальсирующий шаг я напоминал себе здорово подвыпившего бегемота. Сначала я ещё старался изо всех сил, и, наступая сам себе на ноги, тихонько матерился под нос. Потом я осознал, что танцора из меня не выйдет, и плюнул даже на попытки правильно сосчитать шаги. Дядька мой, что-то бурча, старался изо всех сил. Глядя на него, я почему-то представлял себе колобка, позабывшего о том, что он круглый.