Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

Дверь мне открыл запыхавшийся Толстый, облачённый в кокетливый фартучек с бабочками, цветочками и прочей хренью. Не поздоровавшись со мной толком, он исчез в недрах кухни, откуда доносились сумасшедшие кулинарные ароматы. Кстати, зверски хотелось жрать – в предвкушении праздничного обжорства я с утра морил себя голодом.

Снявши обувь и повесимши на вешалку куртку, я извлёк из спецящичка

"дежурные" тапки и поплёлся вслед за Толстым. На кухне, кроме вышеупомянутого товарища, я обнаружил Светку, совершенно измотанную предпраздничной суетой. Она отобрала у меня сумку с продовольствием и выгнала из кухни пинками, приказав не путаться под ногами. Чёрт подери, я даже бутербродик поцупить8 не успел! Чтоб их… Этих убитых кухней женщин!

Народ ещё не собрался. В гостинной одиноко томился Лешек. Этот вьюноша будет периодически появляться в моём повествовании и по той причине, что личность он исключительно приятная, справедливость требует остановиться на нём поподробнее.

О, это примечательный персонаж! Раритет! В наши дни такие типажи встречаются исключительно редко. В своё время их истребили нелюди, привыкшие садиться за стол с грязными конечностями и делать в элементарном предложении из четырёх слов девять ошибок. Лешек был велик в своём своеобразии! Представьте себе мусью, интеллигентного до самых кончиков ногтей! Представьте себе молодого человека, аристократичного, как само Дворянское собрание! Человека, умудряющегося даже в суровых походных условиях есть при помощи ножа и вилки! И проделывающего это без видимых затруднений! При всём этом, умницу непередаваемого! Трудно такое представить. И трудно поверить, что в наши дни такое чудо существует.

Лешек учился со мной в Политехе на одном курсе. С первых дней учёбы он вызвал совершенно справедливый восторг всех без исключения преподавателей. А своим светским лоском он постоянно повергал в состояние столбняка молодых крестьян, поступивших в институт от сохи и совсем недавно переставших бояться трамваев и троллейбусов. Я понимаю, что для человека, поступившего в вуз за деньги, вырученные от продажи свиней, Лешек должен был казаться совершенно экзотической фигурой.

Мы познакомились по дороге "на помидоры". Интеллигентные люди на нашем факультете – редкость, поэтому мы сразу подружились. Я именовал его "мэтр Бойль", а он меня – "мэтр Мариотт". На людях мы обращались друг к другу на "вы", чем ставили в тупик наших однокурсников.

И вот, войдя в Светкину комнату, я нашёл там своего аристократичного приятеля, который, придя ровно в назначенный час, страдал от непунктуальности других членов компании и грустно рассматривал запонки на манжетах своей рубашки. Вы чувствуете, за-а-апонки! Это вам не хухры-мухры!

Излишне упоминать о том, что Лешек был облачён в смокинг. Я отметил галстук-бабочку, белоснежный треугольник носового платка в нагрудном кармане и другие аксессуары, делавшие его таким непохожим на всех нас.

– Добрый вечер, мэтр Бойль! С наступающим вас, – я церемонно раскланялся и тут же отвернулся, спасая зрение, страдающее от чрезмерного блеска его парадных штиблет. Ослепнешь тут с этими аристократами!

– А, мэтр Мариотт! Приветствую вас! – обрадованный Лешек поднялся со стула и дружески пожал мне руку. – Какие на дворе погоды? – светски спросил он меня.

– Самые, что ни на есть, новогодние. А что народец? Опаздывают?

– Крайне непунктуальная публика, – пожаловался Лешек. – Светка в бешенстве.

– Нужно делать поправку на хамство, – философски заметил я.

Мы около получаса беседовали на всевозможные темы, в числе которых обсудили дебют "Клана Тишины", где мой собеседник имел честь присутствовать. Потом раздался длинный звонок в дверь. Я открыл дверь и был сметён ворвавшейся толпой варваров, заполонивших всё пространство прихожей сумками, куртками, звяканьем тары и весёлым смехом. Весь пипл ринулся на помощь хозяйке. Через час стол был накрыт и вся орда расселась за ним, ожидая команды начинать.

Я устроился как раз напротив Палыча. Это было большой ошибкой.

Как я упоминал, со времён первого выступления наш барабанщик совершенно преобразился. Он перестал молчать. Мало того, он превратился в какого-то массовика-затейника, заражающего своими фьолами всех, кто находился рядом. В паре мы являли собой абсолютно гремучую смесь. Частенько это роковым образом сказывалось на нас и нашем окружении.

Некоторое время спустя, основательно приняв на грудь, мы вдвоём принялись задавать тон общему веселью. Окружающие, по сравнению со мной и Палычем, были подозрительно трезвы, несмотря на то, что рюмки поднимали с одинаковой частотой. А мы оба с каждой выпитой ёмкостью косели всё сильнее и сильнее. Правда, меня ещё хватило на то, чтобы попеть песен для окружающих, принять по телефону поздравления от