Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

"удачами".

– Натка, послушай, у меня тут кое-что написалось, – она пришла, и я весь сочусь довольством и радостью.

– Может, тебе ещё нельзя напрягаться? – она, как всегда, переживает за меня.

– Какое там, напрягаться? Оно из меня само брызжет! Как сперма!

– Очень меткое сравнение! – Тата смеётся. Давно она так не смеялась.

– Ты будешь слушать, или нет?

– Буду, конечно, – она уселась на низенький табурет и смотрит на меня блестящими глазьями.

Пошла вступительная тема, куплет. Руки стали подозрительно мокрыми. Что это я так волнуюсь? В первый раз, что-ли, песни ей пою?

Она слушает, внимательно изучая меня своими большими глазами.

Повернувся, знаючи пісню стріл,

Печаль-траво, ти зберегла сліди,

Сірий попіл замість роси покрив

Мою втечу і тихий плач води.

Ритмическая перебивка. Дробное стаккато:

Очеретяні флейти тужили по мені,

Плакальниць крила вкривали тіло моє,

Поранений птах сів напитися з жмені,

В темній воді вмирання побачив своє.

И самое главное! Кульминация! Я срываюсь на крик:

Їх закляття

Стелилися чорним димом,

Йшов за обрій –

Розпитував шлях у стріл,

В'ялим листям

Опадали години,

Падав з кручі –

Бракувало крил.

Всё! Тихий шёпот коды, последний аккорд! Я всё сказал. Тишина.

Натка смотрит мне в лицо и молчит. Молчит долго, пока её молчание становится невыносимым.

– Ну? Что скажешь? – не выдерживаю я.

– Знаешь, – она медленно растягивает слоги, – это что-то особенное. Это не похоже ни на что из того, что я слышала раньше.

Это твоя музыка.

– Как тебе? Понравилось? Или не очень? – меня гложет нетерпение.

– По-моему, это офигенно! Это одновременно страшно, красиво и недоступно, как мираж. Затягивает в себя, будто воронка. Ты нашёл то, что искал. И уже расплатился за это сполна.

Мы радуемся вдвоём. Мы хохочем от облегчения, швыряемся подушкой, брызгаемся водой. На шум заглядывает медсестра и застывает столбом от изумления. Потом она вихрем врывается к нам и решительной рукой наводит порядок. Она недовольна, она ворчит и ругает нас. Ну и пусть! Ей не понять того, что бушует в нас, что заставляет нас резвиться и "плохо себя вести"! Ей этого не понять!

– Валёк, пойми, мне Старый – во, как нужен! – я провёл ребром ладони по горлу.

– Андрюха, я всё понимаю, но он не появлялся недели две, – Валика

"колбасит", и он никак не может собраться с мыслями.

– Ну, хотя бы подскажи, где мне его искать, – я трясу его изо всех сил.

Причина моей настойчивости кроется в моей неугомонности. Через три недели начинается отборочный тур очередной "Червоной Руты", и мне позарез нужно там выступить. Мне нельзя сейчас пропадать ни в коем случае. Мне нельзя допустить, чтобы в городе сказали: всё, мол, спёкся Андрюха, хана ему. Мне нужно выжить. Я решил собрать временный проект и показаться на фестивале.

На бас я подписал Батьковича, на барабаны – Полтинника. Да, именно Полтинника! Сам не знаю, почему он согласился играть со мной, учитывая, что на фестивале он будет ещё с тремя командами. Полтинник

– нарасхват! На гитару я планировал пригласить Старого, и уже вторую неделю мечусь по всем знакомым, стараясь его "вычислить".

Валёк ничем помочь не может. Я в отчаянии. Что делать? И тут – о, моя счастливая звезда – раздаётся звонок в дверь! Валёк идёт открывать и впускает в квартиру Апреля. Хе-хе, это в образе Апреля заявился мой ангел-хранитель. Нет, не подумайте, я не сошёл с ума, и не собираюсь подписывать Апреля на "живую лабу". Я с ним разговаривал только по поводу записи. Но Апрель – важный источник информации. Морща лоб, он вспоминает, что пару дней назад он видел

Старого. По словам Апреля, тот продавал майонез на трамвайной остановке возле оперного.

– Знаешь, он ваще без башлей сидел в последнее время, – Апрель возмущён этим обстоятельством, – во страна, бля, где музыканту, чтоб не сдохнуть, приходится майонезом торговать.

Я абсолютно согласен, что это – говно, но у меня нет времени обсасывать этот вопрос. Мне нужно бежать. Наспех прощаюсь, хватаю куртку и бегу к указанному Апрелем месту. Господи, сделай так, чтобы он ничего не перепутал!

Нет, всё в порядке! Вот он, лоток! Ящики с майонезными банками. И

Старый собственной персоной. Слава Богу! Вот он важно расхаживает возле прилавка, иногда поднося ко рту озябшие руки, чтобы согреть их дыханием. Возле него весело щебечет незнакомая мне барышня.

– Старый, привет! – я не в силах скрыть радость от того, что я, всё-таки, нашёл пропажу.