Ежи Косински - Ступени

— Итак, вы проделали весь этот путь только для того, чтобы поговорить со мной… почему?

Не спуская с меня внимательного взгляда, он смахнул крошки коричневого мха со своей сутаны.

— Потому что я хочу кое-что с вами обсудить. Это важно, — сказал я.

— Чем вы занимаетесь? — спросил священник.

— Учусь в университете.

Священник стряхнул пыль с рукава сутаны и разгладил складки. Затем он повел меня к калитке, осторожно обходя могилы и уклоняясь от мокрых ветвей деревьев.

Во дворе нас на миг разделила перебежавшая дорогу вереница индюшек. Священник ожидал меня у двери дома.

— Вина не хотите? — спросил он.

— Спасибо.

Мы вошли. Он распоясал сутану, уселся и налил два стакана вина. Мы посмотрели друг на друга через стол.

— Ну и что же привело вас сюда, юноша?

— Я по поводу клетки.

Я внимательно наблюдал за священником: краска медленно заливала его пухлое лицо с влажными складками рта, щеки с ямочками. В глубоко посаженных глазах появилась настороженность.

— По поводу чего? — переспросил он.

— Клетки, — повторил я. — Клетки с женщиной.

— По этому поводу я ничего не могу сказать, — ответил он. — Я знаю только то, что написано в газетах, — ни больше ни меньше.

Он снова наполнил мой стакан.

— Но почему это вас так волнует?

— Сейчас уже не очень. Но когда-то я имел к этой истории самое прямое отношение. Это я нашел женщину. Я заблудился и наткнулся на сарай.

— Ах, так, значит, это вы! Конечно, конечно, в газетах-то вашего имени не назвали. Теперь я припоминаю: деревенские говорили что-то про приезжего, который привел полицию.

Священник сделал глоток из стакана.

— Трагическая история. Крестьянин и его семейство не хотели платить за уход в психиатрической лечебнице и поэтому держали сумасшедшую в клетке…

— Но наверняка были в деревне еще люди, которые знали эту женщину — и то, что с ней делают, отец.

Священник явно не слышал меня.

— Или за приют не хотели платить… Бедное создание не осознает, на каком свете находится.

Священник поставил стакан на стол.

— Но зачем возвращаться к этому делу? Был суд. Виновные наказаны. Женщину поместили в больницу. Вы что, приехали сюда, чтобы написать еще одну похабную статью об этом скандале? Разве их не достаточно было написано?

Из черных дыр рукавов показались морщинистые руки; они были похожи на два пучка вырванных из земли сорняков, лежащих на залитом солнечным светом деревянном столе.

— Я не собираюсь писать статью, отец. Я не репортер. Я пришел сюда по велению моей совести, по своему собственному желанию.

— И что же вам нужно?

— Я хотел увидеть вас, отец, и поговорить с вами.

— Ну что же, вы меня увидели, и мы поговорили. Что еще я могу сделать для вас?

— Я думал обо всех тех годах, что эта женщина провела в клетке, отец.

— Что же я могу сказать вам такого, чего вы сами не знаете?

— Всего лишь одну вещь, отец, одну-единственную вещь.

— Спрашивайте, и покончим с этим!

Я пил вино и смотрел, как дробятся лучи солнца на выпуклом донышке стакана.

— Вы прожили в этой деревне больше тридцати лет, отец, включая последние пять лет, которые женщина провела в заточении. Вы же знаете: несмотря на то что крестьяне все отрицали, было доказано — деревенские мужики постоянно посещали амбар и там насиловали сумасшедшую и измывались над ней. Кто бы поверил в эту жалкую ложь: зашел, чтобы найти инструмент, починить механизм и тому подобное? А владелец сарая — он что, деньги заработал, торгуя капустой? Даже некоторые из женщин в приходе знали, что несчастная дважды была беременна и что в обоих случаях знахарки ходили к ней и вытравливали плод. Такие вещи недолго остаются в тайне, отец.

— Зачем вы мне все это рассказываете? Я читал об этом в газете.

— Я просто рассуждаю вслух, чтобы вам было понятнее. Меня все это очень тревожит, отец. А вас?

— Что меня тревожит, а что — нет, это мое личное дело.

— Если за все эти годы ни один из верующих, посещавших сарай, не признался вам в этом на исповеди, тогда чего стоит ваше духовное наставничество? И чего стоит ваша религия, служителем которой в этой общине являетесь вы?

— У вас нет права, абсолютно никакого права, говорить на эти темы!

Голос священника чуть было не сорвался на проповеднические интонации, но он быстро овладел собой.

— Вы не имеете права говорить со мной об этом, — повторил он.

— Я-то имею право. Я открыл клетку. Я выпустил эту женщину на свободу. Откуда вы знаете, отец, не сам ли Всевышний привел меня к сараю в то воскресное утро? Что мы знаем о Боге? Я имею право задавать вам такие вопросы, отец, потому что не могу поверить, будто вы ничего не знали о женщине в клетке и о том, что с ней делали. Вы тридцать лет были для здешних жителей любимым священником, они говорили о вас с почтением и обожанием, говорили об исповеди, о Святом причастии, об отпущении грехов и крестном ходе, о литургии и праздниках святых, которые так нравятся всем!