Павел Сутин - Эти двери не для всех

Худой промолчал. Санина Машка была той еще штучкой, это было общеизвестно, предпочитала Куршевель.

– Хорошо тут у тебя, – сказал Худой. – Тихо.

– Всех разогнал, вот и тихо, – сказал Берг.

Под ветром легко шумели деревья, внизу поскрипывал барабан подъемника.

Худой понял, что Берг специально для него, для Худого, постарался сегодня всех спровадить с горы.

– Саш, я, пожалуй, не буду сегодня кататься, – вдруг сказал Худой.

Берг не удивился. Он поднял со снега Вадину доску и ответил:

– Пойдем чай пить.

Накануне вечером Тёма звонил Бергу.

– Что, Тёма? – спросил Берг.

– Да плохо там все, – сказал Тёма.

– Что доктора говорят?

– Они между собой говорят. Никон кидается на всех, психопат. Бравик не лучше.

– Ты с Лерой говорил? Единственный вменяемый человек, – сказал Тёма. – С Никоном разосрались вчера окончательно.

– И что Лера?

– Короче, Вадя тяжело болен. Такая… самая страшная опухоль в голове… Не запомнил названия. Самая страшная. Лечить бесполезно, оперировать бесполезно.

Все бесполезно.

– А Вадя как?

– Черт его разберет… Плохо ему… Страшно.

– Что ты думаешь?

– Слушай, пусть Никон с Бравиком думают. Пусть Сергеев думает… Марта говорит – нужен экстрасенс.

– Где она видела экстрасенсов? Одни жулики. А моя Машка говорит – к психоаналитику.

– Те же яйца, только в профиль.

– Запиши телефон, а? – попросил Берг.

– Ну, диктуй. – Тёма записал телефон.

– Никон вот тоже – "Отправим его в Штутгарт…" Он, Никон, мол, денег даст.

Год тому назад на конгрессе во Франкфурте Никон подружился с роскошным онкологом из Штутгарта.

– Денег он даст… Откуда у него деньги? – вяло сказал Тёма. – И потом, что там такого есть, чего здесь нет? Что здесь Вадя умрет, что в Штутгарте. Уж лучше здесь.

– Что ты панихиду устроил, мать твою?! – разозлился Берг. – Умрет… Сразу – умрет! Может, поживет еще!

– Слушай, Сань, – осторожно сказал Тёма, – Никон, конечно, землю рыть будет, Вадю будут обследовать… Лечить будут. Как они говорят – "умереть не дадим – залечим насмерть"… Но знаешь что я думаю – пусть он в горы едет. Ты не смейся…

– А я и не смеюсь, – сказал Берг.

– Пусть он едет в горы. Пусть он едет в ваши сраные горы. Самое ему там место сейчас. Ты не смейся, Берг… Я только не знаю, как ему сказать…

– Я знаю, как сказать, – терпеливо ответил Берг. – Я скажу.

– И я не знаю, что теперь делать… – Вадя покачал головой, в глазах у него плавала смертная тоска. – Ой, ну погано… Ну страшно… И как поступить – не знаю. Я же не раскис… Ты не думай… Но поступить-то как правильно? Надо, наверное, в больницу лечь… К Валерию Валентиновичу надо лечь. Он звал. Но, знаешь, Саш, мне кажется, что это мимо денег. Я же вижу по Никону.

– Никон не по этим болезням, – глухо сказал Берг.

– Какая разница… Ему же объяснили…

Берг встал, снял с плитки чайник и подлил в Вадину кружку. Вадя осторожно разворачивал пакетик из фольги.

– Тебе забить? – спросил он.

– Забей, – сказал Берг. – Не таскай с собой. Милиционеры тряхнут – вони не оберешься.

– Да, – с чувством сказал Вадя. – Милиционеры – это серьезно. Это проблема.

– Ты как себя чувствуешь?

– Ничего… Чувствую… Сань, я деятельный, ты знаешь. Я не ботва. А сейчас что делать? – Он посмотрел на Берга, как смотрят больные собаки. – Не хочу в больницу. Не верю, Сань.

"И я не верю, – подумал Берг. – И Никон".

– Страшно так, аж знобит… – Вадя помял сигарету, взял у Берга чашку с чаем и скривился. – Надо, наверное, маме сказать.

Вадя уже несколько дней все знал. То ли подслушал, то ли понял сам. Родителям (он жил вместе с ними во Фрязино) он ничего не говорил. Родители у него были простые. Отец – токарь, мама – кассир на автовокзале. Вадя их берег.

А Гарик Браверман приезжал к Никону накануне.

Никон к тому времени вернулся из операционной и сосредоточенно выговаривал ординатору. Тот переминался с ноги на ногу, за версту было видно, что ни черта он Никона не боится.

– Отливай, откапывай… Полтора литра. Лучше два, – нудил Никон. – И кортикостероиды… Понял? Иди.

– Никон, – Гарик тронул Никона за локоть.

– Да? – Никоненко обернулся.

– Привет. Пойдем к тебе.

– Что ты вперся в ботинках?! – зашипел Никон. – Что вы ходите все сюда, как в кабак?!

Но уже подошла постовая сестра, подала Гарику бахилы.

Бравик заведовал этим отделением до Никона, потом ушел в Институт урологии.

Конечно, Бравика помнили и чтили. И, кажется, немного тосковали по твердой руке.