Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

И все же главное, что объединяет в восприятии публики героев нашего очерка, — не эти моменты внешнего сходства, а, безусловно, тема.

За полтора века придуманное бородатым Марксом понятие «отчуждения» претерпело удивительные мутации. Из узкой и далеко не всякому сердцу близкой области отношений между работником и хозяином фабрики понятие это распространилось почти на все области человеческой жизни. Теперь мы все — рабочие на огромной фабрике, которая принадлежит непонятно кому и производит непонятно что, а главное — непонятно зачем. Причем это самое «непонятно что» уже даже невозможно подержать в руках — товаром стала не вещь, а ее название, брэнд, имидж, слоган — произвольная ценность, которая часто остается ценностью лишь несколько часов, а то и минут.

На этой фабрике кажимостей (или — на языке интеллектуальных зануд — симулякров) «ценность человека определяется его экономической эффективностью и сексуальной привлекательностью» (М. Уэльбек). Последнее, впрочем, временно, покуда новых людей еще производят по старинке, традиционным методом. В романе того же Уэльбека «Элементарные частицы» общество переходит к клонированию и сексапильность становится излишней. Кажимость пронизывает все, она — истинный хозяин этого мира, а не владельцы миллиардов (которые — миллиарды — тоже кажимость, как известно любому, кто играл на бирже). Недаром в «99 франках» Бегбедер пишет, что мы похожи на террористов, которые, захватив самолет, обнаружили, что в кабине нет пилота.

Если согласиться с изложенным выше взглядом на современный мир, то нетрудно понять, почему гнев и ярость «нового сопротивления» обрушиваются в первую очередь на те области человеческой жизни, где засилье кажимости наиболее очевидно — биржевую игру и потребительский снобизм (Эллис «Американский психопат»), корпоративную этику и политкорректность (Паланик «Бойцовский клуб»), фэшн-индустрию и гламур (Эллис «Гламорама» и Бегбедер «Каникулы в коме»), мир рекламы (Бегбедер «99 франков»).

Гламур, пожалуй, — высшее воплощение кажимости, поскольку он графически отражает ее царство на глянцевой бумаге. Отвергнуть гламур, стать его ренегатом — заманчиво, потому что кажется, будто таким образом удастся вернуться в мир истинных ценностей. И хотя в прямом смысле «ренегатом гламура» можно назвать одного только Бегбедера, бывшего хроникера «Vogue», а затем сотрудника таких столпов рекламы, как BBDO и «Young & Rubicam» («В глаза, я сказала — смотреть в глаза» (Wonderbra), «Зачем ездить из Орли в Хитроу, когда можно ездить из Парижа в Лондон?» (Eurostar) и, разумеется, «Ммм, Danone!» — это все его рук, а точнее головы, работа), в смысле переносном именно в отречении от глянцевого иконостаса гламура заключается пафос этой генерации писателей.

Но гламур коварен, ибо всеяден. Отступник для него — всего лишь информационный повод. Одного отречения недостаточно — тебя сделают звездой именно потому, что ты отрекся. Пока ты находишься внутри витрины, ты все равно выставлен на показ как один из участников ярмарки тщеславия. Следующим шагом за отречением становится разрушение. Поэтому окончательным ответом героев антигламурного романа оказывается террор. Необязательно политический — как раз лучше всего, когда этот террор аполитичен, абсурден, вздорен — таким он, в сущности, оказывается и у Эллиса, и у Паланика, и у Бегбедера. Против кого он направлен — против сексуальных партнеров, как у героя «Американского психопата», старушек-процентщиц, как у героя «99 франков» Октава, или против всех подряд, как в «Гламораме» или «Бойцовском клубе», — дело десятое. Главное — чтоб стекло звенело и осколки летали.

Впрочем, разве террор — не очередная кажимость в глянцевом зеркале, а Бен Ладен — не герой видеоклипа, как доказал нам Эминем? Круг замыкается, витрины вложены одна в другую, как на какой-нибудь картинке Эшера. Стекла можно бить до бесконечности. И если это так, то уже не кажется столь радикальным вывод героя «Элементарных частиц» Мишеля Джерзински — история человечества закончилась, пришла пора заменить человека другим видом.

Пафос писателей «нового сопротивления» воспринимается в России пока с трудом. Из произведений рассмотренной здесь четверки большой коммерческий успех имел только (спасибо Голливуду!) «Бойцовский клуб». Критика относится к сокрушителям нового Вавилона-Левиафана настороженно. Читатель предпочитает млеть над многозначительными сказочками Пауло Коэльо, дремучей рефлексией Мураками и детективным постмодернизмом для бедных в исполнении Переса-Реверте. А последние фортели Уэльбека с его призывами к необходимости большой войны между цивилизациями или назначение Бегбедера официальным пиарщиком кандидата в президенты от компартии Франции вообще вряд ли могут быть восприняты местной образованной публикой адекватно. Хорошо это или плохо? Сразу ответить трудно.